коричневый почтовый конверт без каких-либо надписей.
— Боекомплект и пистолет нужны мне к концу следующей недели. И заодно подтяните, пожалуйста, регулировочные винты на прицеле. Слишком свободно ходят. Еще удлините приклад на три сантиметра. Кроме того, мне нужен магазин на шестьдесят патронов. Знаю, он будет громоздким и может слегка сбить баланс, но…
Я кивнул, выражая свое согласие, и сказал:
— Я и сам думал о шестидесятизарядном. Баланс, как вы сказали, от этого слегка собьется. Но если вас это не смущает, я сделаю. Это несложно.
— Футляр есть?
— Чемоданчик, — ответил я. — «Самсонайт». Самый обыкновенный. Цифровые замки. Может, предложите число для шифра?
— Восемьсот двадцать один, — сказала она.
А потом сноровисто разобрала пистолет, завернула все части в куски ткани и положила обратно в рюкзак. Конверт с деньгами я засунул туда же. Потом подобрал гильзы.
— Что предлагаете с ними делать? — спросила она.
— В прошлый раз я выбросил гильзы в озеро.
Пока я распаковывал еду, она спустилась в долину; я видел, как она побросала гильзы в воду, и мимоходом подумал, а не всплывет ли опять рыба.
Усевшись на плед у самого края тени от ореха, она взяла в руки бутылку и внимательно рассмотрела этикетку.
— «Аспринио». Я плохо разбираюсь в итальянских винах. Шипучее.
— Frizzante, — поправил я. — Vino frizzante.
— Вы приезжаете сюда рисовать бабочек?
— Нет. Я приезжал испытывать «Сочими». И рисовать цветы.
— Художник — хорошее прикрытие. Им дозволяется вести себя эксцентрично, шляться по диким местам, работать ночами, встречаться со странными личностями. Никто не видит в этом ничего особенного. Пожалуй, я когда-нибудь тоже стану художницей.
— Только для этого, — напомнил я, — нужно уметь рисовать.
— Рисовать я умею, — произнесла она с невеселой улыбкой. — Запросто нарисую красную бусину на любой голове с расстояния в триста метров.
Я не стал отвечать — просто не подыскал подходящего ответа. Одно было ясно. Со мной рядом был настоящий профессионал, один из лучших. Интересно, какие из происшествий, о которых я читал в газетах или слышал в международных новостях Би-би-си, были делом ее рук и мозгов?
Она отрезала себе ломтик моцареллы.
— А это что?
— Сыр из молока буйволицы. Не исключено, что изготовлен неподалеку от той деревушки у начала проселка.
— Терранеры? Я видела там буйволов в поле.
— Вы очень наблюдательны.
— А вы разве нет? Потому-то мы оба до сих пор живы. — Она бросила взгляд на циферблат «Сейко». — Мой поезд отходит от вокзала без пятнадцати шесть. Думаю, нам пора.
Мы собрали то, что не доели, и поехали обратно; «ситроен» качало и подкидывало на ухабах.
— Очень красивая долина, — сказала она, оглянувшись через плечо, когда мы поднялись на первый перевал. — Даже обидно, что вы меня сюда привезли. Мне бы хотелось открыть ее самостоятельно, а потом, когда-нибудь, поселиться здесь, когда уйду на покой. Но теперь вы об этом знаете…
— Я ведь много старше вас, — напомнил я. — К тому времени, когда вы уйдете на покой, я уже буду в могиле.
Когда я остановился возле станции, она сказала:
— Вы больше не занимаетесь доставкой — и я вполне понимаю почему. Но приехать сюда еще раз я не могу. Вы согласны встретиться на сервисной станции на автостраде — тридцать километров отсюда в северном направлении?
— Согласен, — ответил я.
— Через неделю?
Я кивнул.
— Около полудня?
Я кивнул снова.
Она открыла заднюю дверцу и взяла из машины свою спортивную сумку.
— Спасибо за замечательный день, господин Мотылек. — Она нагнулась к рулю и легко поцеловала меня в щеку — сухие стремительные губы скользнули по щетине. — И обязательно свозите сюда свою любовницу.
Она захлопнула дверцу и исчезла в здании. Я поехал домой, пребывая в легком замешательстве.
На Пьяцца дель Дуомо рыночная суета. Торговлей здесь занимаются со дня основания города: может, из-за рынка город и стал городом, потому что торговые ряды появились раньше строений, здесь было место сбора купцов, пастухов с высокогорья, бродячих монахов и целителей, шарлатанов и факиров, солдат удачи и наемников, разбойников и конокрадов, гадалок и чародеев, ростовщиков и торговцев грезами. На холме возле моста — там, где ведущая в долину дорога пересекает реку и сходятся все горные тропки, — собиралось целое мироздание. А почему, спросите вы, именно на холме? Чтобы обдувало ветром.
Мало что изменилось. Вместо лошадей теперь «фиатовские» грузовички, лотки стоят на козлах, а не на тележках, навесы сделаны из яркого полиэтилена, а не из просмоленной дерюги, но торговцы все те же. Каркая, как престарелые вороны, одетые в черное старухи горбятся над грудами овощей — багряного острого перца, тускло-зеленой паприки, вишневых помидоров, берилловых корней сельдерея. Юнцы в обтягивающих джинсах — шарлатаны, современные зазывалы и торговцы индульгенциями — теперь продают не обещания рая и не отпущение грехов, а дешевую обувь, футболки, электронные часы на солнечных батареях, подтекающие шариковые ручки. Мужчины постарше, в брюках и пиджаках, торгуют кухонной утварью, медными котлами, фабричным фаянсом, тайваньскими ножиками из стали и дешевыми пластмассовыми кувшинами. Другие лотки ломятся от сыра и ветчины, колбас и свежей рыбы, только сегодня выловленной в море, доставленной через горы благодаря туннелям на автостраде.
По разливанному морю товаров проплывают странники — домохозяйки и праздношатающиеся, посредники и перекупщики, голодные и сытые, богатые и бедные, старые и молодые, велосипедисты и водители «мерседесов», не имеющие ничего и владеющие очень многим.
Кипучее коловращение цирковой арены, мир в миниатюре — мир людей, муравьев, пчел, любого биологического вида, который живет тесными группами, постоянно пересекая, поперек и крест-накрест, пути друг друга, — это похоже на сложные танцевальные композиции, которыми так увлекались спорткомитеты социалистических стран, где танцоры никогда не сталкивались, никогда не задевали и не замечали других. Каждый знает свое место, знает, что должен делать, знает, как уцелеть на арене, как не попасть в клетку ко львам и тиграм. Некоторые решаются войти за железную решетку и, щелкнув кнутом, выходят без единой царапины. Некоторых из вошедших встречают острые клыки и безжалостные когти, а потом их выбрасывают, как подгнившее мясо, на поживу стервятникам. Остальные предпочитают оставаться в безопасности — паясничают, ездят на одном колесе, жонглируют чашками, глотают огонь, учат тюленей играть на гитаре или качаются на ненадежной трапеции, но под ними всегда есть сетка, чтобы предотвратить катастрофу. Те, кто слишком труслив даже для того, чтобы погримасничать или прокатиться задом наперед на нарядном пони, сидят на зрительских местах и аплодируют актерам.
Ничего тут не изменилось со времен зарождения этого рынка, со времен первых ярмарок и представлений. И в толпе на Пьяцца дель Дуомо даже затерялся один солдат удачи. Он не спешит в Святую землю, не принадлежит к одному из воинствующих монашеских орденов. Он пришел купить несколько мелочей, которые могут понадобиться на пути в завтра, ибо дожить до завтра — его цель. Или до следующего дня. Для него будущее существует сейчас, его можно отсчитать на циферблате над зданием
