статуя, красивая и страшная, и плита только притворяется сплошным камнем.
– Это не та комната! – услышала она зычный мужской голос. – Здесь мастерская моего сына, он скульптор. А вам наверх.
Крупный мужчина в синем домашнем костюме оказался хозяином дома, представился:
– Антон Петрович. Специалист по нетрадиционной медицине, академик, если угодно.
На его безымянном пальце Маша отметила увесистый перстень с печатью в виде какой-то замысловатой свастики. Маша недоумевала:
– А при чем тут нетрадиционная медицина?
– Совершенно не при чем. Человек, который вам нужен, ждет вас наверху.
Он проводил ее по деревянной лестнице наверх, в просторный кабинет. Из-за стола встал, протягивая ей навстречу обе руки, маленький тщедушный мужчина. На столе блеснула, поймав солнечный луч из окна, хрустальная пепельница.
– Меня зовут Виктор Викторович Буров, – сказал он, и Маше показалось, что он сильно волнуется. – Я генеральный директор фирмы «Афро», которая и организовала конкурс красоты.
Дальнейшее Маша помнила смутно. Буров расспрашивал ее о жизни, о работе. Одна деталь сильно не понравилась Маше: он задавал вопросы о здоровье, как бы невзначай, но было ясно, что это интересует его больше всего.
Дальше был провал: Маша не помнила, как опять оказалась в машине… Лиля, сидевшая вполоборота на переднем сидении, снова рассказывала о выдающихся достижениях городской архитектуры последних лет, а бородатый шофер, по дурной привычке, почесывал свой затылок. Скорее всего, это и был самый первый приступ отсутствия, положивший начало другим…
– Странно, – добавила Маша. – Кажется, я помню, что эта женщина плакала, когда заканчивала свою экскурсию…
Родион, внимательно слушавший ее рассказ, встревожился:
– Они угощали тебя чем-нибудь? Кофе, вино…
– Не помню.
– В спиртное могут подсыпать клофелин, тогда человек теряет сознание.
– Зачем?
– А зачем, вообще, был этот конкурс имени Афродиты?
И, в самом деле, было ли это конкурсом красоты или чем-то совершенно другим? И еще одно: Маша заметила, что в середине ее рассказа Родион вдруг весь напрягся, будто что-то поразило его. Теперь он колебался, словно собираясь задать щекотливый вопрос.
– Послушай, – наконец, решился он. – Этот перстень на пальце Антона Петровича, специалиста – как его там? Опиши его подробнее, если помнишь.
Маша помнила. Ее жизнь теперь представляла собой прерывистую линию из точек и тире, разделенных пробелами, словно запись морзянки. Воспоминание о руках Антона Петровича как раз приходилось на одну из точек.
– Массивная печатка из светлого металла. Скорее всего – платина. Треугольный узор.
– Такой?
На кухонном столе лежали бумаги, черновики световой партитуры к очередному спектаклю. Родион взял карандаш и нарисовал на полях фигурный знак.
– Да, точно такой! – с удивлением подтвердила Маша.
– Это называется трискель, древняя треугольная свастика. Я специально смотрел на днях в библиотеке. Дело в том, что… Только не смейся. Да и не до смеха, вообще. Мне этот перстень снится, уже не в первый раз. Только на пальце статуи. Той самой Афродиты, которая померещилась тебе внутри камня в мастерской скульптора. Чертовщина какая-то.
В голове будто что-то щелкнуло, словно выключатель, и внезапно осветилась еще одна область, прежде недоступная. Только теперь Маша соединила два своих воспоминания: мраморную плиту в особняке Антона Петровича и дым над магической чашей колдуньи с Засамарской слободки.
– С нами происходит что-то, чего не может быть… – задумчиво проговорила она.
И добавила к своему рассказу визит к женщине-медиуму, о чем сначала не решалась говорить, опасаясь, что Родион действительно сочтет ее сумасшедшей.
– Больше ты ничего от меня не скрываешь? – нахмурившись, спросил он.
– Нет, кажется. Это все, что я сейчас помню.
Маша сыграла убедительно, метод Михаила Чехова предполагает распространять актерские навыки не только на работу, но и на саму жизнь, превращая актера в постоянно работающую фабрику мастерства. Конечно, все, что касалось вчерашнего ночного приключения, этой бессознательной, чужой, спровоцированной какими-то неведомыми силами измены, она тщательно отсеивала, как актер на сцене отсеивает самого себя от рабочего образа.
Родион помолчал, затем заговорил, как бы размышляя вслух:
– Чаша могла закипеть по какой-нибудь простой химической причине: она незаметно бросила туда щепотку подходящего вещества.
– Или там просто дырка в столе, и под этой тяжелой скатертью стояла электроплитка. Я уже думала об этом. Но почему она сразу заговорила о сестре? Как Ванга…
Родион замахал руками.
– Ерунда. С Вангой все ясно: к ней люди шли по предварительной записи, а узнать подробности о жизни того или иного человека легко. Все это штуки болгарского КГБ, для поднятия имиджа страны. Но с нами что- то другое… Допустим, ты просто сказала ей по телефону информацию о себе, о цели своего визита и, разумеется, о сестре…
– Нет! – вскричала Маша. – Я этого не говорила – просто попросила о встрече, и она назначила время.
Родион внимательно посмотрел на нее, казалось, в его глазах промелькнула насмешка.
– Ты уверена?
Маша потупилась.
– Разве ты можешь теперь с точностью сказать о себе, что с тобой было на самом деле, а что нет?
Маша молчала.
– То-то и оно.
– Ну, хорошо, – согласилась она. – Мне стало дурно у нее в доме. Наверное, этот дым или пар содержал какое-то наркотическое вещество. И поэтому мне померещилось невесть что.
– В том-то и дело, что померещилась тебе именно Афродита. Та самая, которая не отпускает и меня.
Организатор конкурса имени Афродиты, Виктор Викторович Буров, позвонил на следующий вечер. Маша поначалу растерялась, залепетала, но мягкий доброжелательный голос вернул ей самообладание.
– Хочу сообщить, что ваша кандидатура вышла в финал. Остался последний этап, вы сможете приехать?
– Пожалуй, да, – неуверенно согласилась она.
– Вот и отлично. Приглашение и билет вам доставит курьерская служба. Как записать, на адрес театра или домой?
– Не имеет значения. Скажите, а…
Маша замолчала. Что она должна у него спросить: не подсыпал ли он ей клофелина в бокал?
– Я вас внимательно слушаю, – любезным голосом сказал Буров.
– Другие девушки… – неуверенно произнесла Маша. – Неужели я всех обставила? И будет ли какое-то состязание, выступление на сцене? К чему мне готовиться?
– Разумеется, будет. Лиля вас проинструктирует при встрече, – сказал Буров и голосом, как ей показалось, более интимным, продолжил:
– Ну, как вам Москва?
– Замечательно, – рассеяно пробормотала Маша.
– Карусель помните? Лошадку?
