Перекинуться в огромного черного волкодава было делом минуты. Первой. Во вторую Сев взвизгнул и вцепился в мохнатую холку, пытаясь оседлать псину.
Ремус схватился за колдокамеру:
— Внимание! Сейчас отсюда вылетит пикси!
У волкодава подкосились лапы.
— Зачем? – спросил он, превратившись обратно.
— Догадайся!
Блэк “догадался”:
— Шантаж?
Люпин закатил глаза. Кажется, скоро это войдет у него в привычку.
— Может, ему будет приятно вспомнить?
Между тем, Северус, выяснив, что псина умеет подавать голос и лапу, умчался на кухню за печеньками – проверить, может ли пес ловить их зубами на лету.
Ремус воспользовался передышкой – все это время он героически удерживался от хохота.
— Никогда бы не подумал, что вы со Снейпом…
— Не со Снейпом, Рем. С Гарри. С Гарри, с которым могло быть так же… И не было.
— Сиу. У него тоже не было.
В конце концов, замученный требованиями перевоплощаться снова и снова, Сириус объявил:
— Антракт! Перерыв. Перемена. Понимаешь?
Перемену Северус понимал. Но весьма своеобразно.
— Тогда давай полетаем!
Блэк пожалел, что объявил антракт в человеческом облике. Сбить с четырех лап было куда сложнее, чем с двух.
К гиппогрифу он вошел один. Рем придержал Северуса у двери.
— Смотри внимательно и делай, как он.
Северус выполнил все, как ему было сказано: поклонился птицеконю, дождался ответного поклона и, кажется, ничуточки не боялся.
— Ага, – Блэк вскочил на Клювокрыла. – Гулять! Гулять, мой хороший! Да?
Клювокрыл закурлыкал в ответ с энтузиазмом закипающего чайника.
— Давай сюда… Сев.
— Я помогу, – сказал Ремус, подставляя сцепленные замком пальцы. Блэк подхватил ребенка на руки и усадил перед собой.
Ребенка.
Снейпа.
Бред!
Ладно. Хотя видеть перед собой, под самым носом, макушку Снейпа было все еще непривычно.
А волосы на макушке – чистые и тонкие–тонкие, и будто кусаются! Сириус случайно задел их – и отдернул руку: жгутся! Как магловская крапива!
— Эй! Ты чего жалишься?
— Ой… Это не я, это статическое электричество!
— Это еще что за зверь?
— Я точно не знаю, мы его еще не проходили, про статическое электричество папа рассказывал. Со мной такое часто бывает. А еще – вот такое, – Снейп пригладил волосы и поднял руку над головой – волосы, как живые, тянулись за ладошкой.
— Это потому, что я наполовину магл. Мама говорит, что у маглов электричество вместо магии. Во мне, наверное, тоже половина магии, половина – электричества.
Ремус открыл дверь на балкон.
— Ну, полетели?
Клювокрыл развернул крылья. Привычно ухнули вниз балкон, земля и желудок. Блэк покрепче обнял мальчишку – неважно, как обстояли дела с полетами у большого Снейпа, но маленький точно еще и метлы не пробовал.
Ветер срывал голос с губ и отшвыривал в сторону, оставляя горячий шепот прямо в ухо:
— Мы невысоко, возле дома.
Но в звездной ночи не было никаких домов, только небо.
— Сириус… О! Сириус!
Снейп продолжал удивлять его. Ладно – чистые волосы. Но он еще радовался! Что?то кричал, доверчиво прижимаясь к взрослому всаднику, смеялся, распахивая объятия звездам, ветру, полету!
Сириус тоже умел так – с Джеем. И раньше – с Регулом. А потом…
Потом действительность нанесла сокрушительный удар в челюсть.
Одновременно треснула материя. Блэк испугался. Он не заказывал новых мантий – воспользовался теми, что нашел в доме. Мерлин знает, в какой они были сохранности…
А потом он облился холодным потом.
Ныла челюсть, ушибленная затылком внезапно выросшего профессора зельеварения; в глаза лезли, закрывая обзор, черные, как ни странно – чистые пряди; а под руками расползалась по швам и в клочья детская снейпова мантия и все, что еще было на нем надето.
Мерлин! Нашел время!
Блэк рванул застежки собственной мантии, накидывая на сидящего впереди и прижимая к себе, как будто все еще укрывал ребенка.
Офигевший Снейп, казалось, не чувствовал холода.
— Блэк! – прошипел он ненавистное имя, в котором отродясь не было ни одного шипящего. Зажмурился – не от страха, а от бешенства – и покрепче ухватился за перья гиппогрифа, хотя куда больше хотелось ухватить Блэка… И тряхнуть… Тряхнуть… И еще раз…
Еще прижимается, кобель!
— Что ты себе позволяешь?!
Верхом на волшебной твари, на высоте Мерлин знает скольких футов над землей, в сентябре, который, конечно, не декабрь, но и не август. Без понятия, что происходит, без волшебной палочки и возможности контролировать ситуацию и даже без галстука!
— Что мы тут делаем?
Блэк мог бы ответить довольно многое, но даже он понимал, что выяснять отношения лучше на земле. А учитывая время года – в доме.
— Идем на посадку! – проорал Блэк, с трудом перекрикивая ветер. Клювокрыл заложил вираж, направляясь вниз, к балкончику, с которого взлетали.
В спальне поджидавшему летунов Ремусу хватило одного взгляда, чтобы понять, что чары, наконец, развеялись. И почувствовать себя лишним. Он со школьных лет усвоил, что третьему между двумя делать нечего. В драке, например. Но не только. Эти двое не дрались, но огонь тлел и вспыхнул бы от любого жеста и слова, так что Рем предпочел держаться в стороне. Но сторон было слишком много, а места в комнате – не очень, особенно с учетом Клювокрыла. Гиппогриф беспокоился: он чуял волка, и его раздражало напряжение между магами. Клювокрылом занялся Блэк. Люпин остался визави со Снейпом, для которого, надо полагать, служил не меньшим раздражителем. Злить бывшего коллегу Рему хотелось не больше, чем гиппогрифа, тем более что и злить было уже некуда. Сверзившись кое?как с гиппогрифа, Снейп опоясал бедра остатками мантии; он был тощ, как святой Себастьян, и на это обрывков хватило. Желая помочь, Люпин направил на него палочку для Репаро, но махнул ею, ничего не сказав: этим клочкам не помогут никакие восстанавливающие чары, а Снейп порвет его голыми руками прежде, чем он договорит заклинание.
Блэк заметил его маневры, сказал: “Погоди?ка”, – и полез в гардероб. Мантии, как назло, были только женские (впрочем, что еще он хотел найти в спальне хозяйки дома?), но лучше, чем ничего. Блэк швырнул одну из них, самую темную, Снейпу и призвал Кричера. А затем и бутылку огневиски с каминной доски – согреться и успокоиться.
И Снейп – вы только подумайте! – ни слова не сказал о том, что он не пьет!
