Хуан Монтгомери
История порнографии
Часть 1. Что такое порнография?
Глава 1
Большинству людей слово 'порнография' режет слух. С ним – сознательно или бессознательно – связано чувство стыда. Многие люди привыкли оглядываться, прежде чем произнести его, и понижать голос, чтобы дети не услышали. Кажется, что в самом слове есть что-то нехорошее.
Давайте начнем с простого вопроса: так что же такое порнография?
Слово происходит от греческого 'pomographos', что буквально означает 'писание шлюх'. Так что в изначальном смысле оно соотносится с описанием жизни, манер и обычаев проституток и их хозяев.
Позже значение слова изменилось. Оксфордский словарь английского языка определяет его как намек на непристойные или неприличные предметы в литературе и искусстве. Делается акцентна развратное поведение, издатель приводит в качестве примера порнографии знаменитую настенную фреску в Помпее в зале вакхических оргий, где изображены всевозможные позы соитий.
Все согласны, что основной составляющей порнографии является сексуальность. Значит, порнографическими могут считаться книга, картина или скульптура, действующие как возбуждающее средство – то есть вызывающие сексуальное желание.
Если следовать этому определению, любое описа ние или графическое изображение человеческого тела – полное, конечно, – может вызвать сексуальный отклик.
Следующий вопрос: что такое непристойность?
Скорее всего, оно близко по смыслу к слову 'неясность'. Хэвлок Эллис первым подошел к изучению секса как ученый. Он предположил, что это слово – видоизмененное латинское слово 'видимость' и дословно означает 'вне поля зрения', т.е. то, что, как правило, не наблюдается[1]. Несмотря на то, что определение словаря вполне четко – 'противоположность скромности и приличию, намек на развратные мысли', – оно не позволяет нам продвинуться вперед, ибо мы не знаем, что такое приличия?
Впрочем, если порнография синоним непристойности, то концы с концами не сходятся. Непристойность, производящая отталкивающее впечатление, может быть, а может и не быть порнографией. Скажем, описание акта дефекации несомненно непристойно, но почти никогда не вызывает похотливого желания. Важно принимать во внимание это обстоятельство, особенно учитывая тот факт, что судам приходится выносить приговоры и в отношении порнографии.
Теперь самый сложный вопрос. Как решать в конкретном случае, является ли то или иное произведение порнографическим, непристойным или неприличным? Термины относительны и субъективны. Все зависит от читателя или зрителя, на мнение которого влияют имя и репутация автора.
Вряд ли встретишь двух людей с одинаковым мнением. 'Все зависит от личности, – писал Д. Лоуренс в эссе 'Порнография и непристойность'. – То, что для одного – порнография, для другого – шутка гения'.
Между двумя мировыми войнами в Женеве под эгидой Лиги Наций была созвана международная конференция 'Подавление распространения и оборота непристойных публикаций'. Но ее участники не смогли прийти к единому мнению относительно определения 'непристойности'. Представитель Англии категорически возражал против любых попыток записать хоть какое-нибудь определение в проект резолюции до конференции, и в результате ни одно из определений не вошло в окончательную редакцию. 'Я согласен с утверждением, что это слово имеет разные значения в разных языках, – заявил секретарь конференции, – более того, у него столько же значений, сколько существует стран, менталитетов и темпераментов. Дать общее определение так же трудно, как найти взаимоприемлемое решение по спорному вопросу'.
До недавних пор вердикт о непристойности британские и американские суды выносили, основываясь на представлениях гипотетической школьницы. В случае литературного или живописного произведения формулировка была следующей: 'является ли предмет непристойным в том смысле, что он развращает и портит тех, чьи мысли открыты для такого воздействия и в чьи руки может попасть публикация такого сорта'.
Исходя из этого принципа Верховный Судья Кокбурн рассматривал в 1868 году хиклинское дело.
Не принимались во внимание ни литературные, ни научные достоинства, ни образовательная ценность работы, против которой было возбуждено дело.
Строгая судебная политика в США предполагала, что книга должна быть осуждена при наличии в ней даже одного подозрительного абзаца или эпизода, нескольких непристойных слов, даже если все остальное в ней безупречно.
В 1928 г. английские издатели преследовались за замечательный роман Радклиф Холл о женском гомосексуализме (лесбиянстве) 'Благо одиночества'. Власти возбудили дело, последовала истерическая атака в воскресной газете. Автор статьи Джеймс Дуглас заявлял, что он скорее даст в руки здоровым мальчикам и девочкам яд, чем эту книгу, и требовал, чтобы она была немедленно изъята.
Реакция на этот глупый выпад была следующей: вокруг книги возник ажиотаж, и многочисленные читатели с похотливым воображением бросились в книжные магазины, стремясь приобрести книгу до изъятия.
В действительности же в 'Благе одиночества' не было ни одного непристойного слова. Напротив, как указал в своей речи Норман Беркет (позже лорд Беркет), защищавший издателей в окружном суде Лондона, книга вызвала у всех критиков единодушный интерес, ее следует не преследовать, но рекомендовать к прочтению. Адвокат вызвал в качестве свидетелей около сорока литераторов, во главе с выдающимся литературным критиком Десмондом Мак-Карти. Они были готовы засвидетельствовать, что не считают 'Благо одиночества' непристойным романом и обвинение ошибается.
Судья сэр Чарльз Берон высказал сомнение в том, что подобные свидетели могут быть допущены на слушания. 'Если мне не разрешат вызвать свидетелей, – сказал Беркет, – это будет означать, что судья берет на себя функцию литературного цензора'. Судья был вынужден согласиться.
Тщетно Беркет пытался спорить, утверждая, что непристойность определяется не личным мнением судьи, но мнениями разумных людей. 'Защита полагает, – продолжал он, – что обсуждение этой темы в книге не может противоречить закону и не оскорбляет хороший вкус. Эта тема относится к числу тех, что должны обсуждаться, чтобы быть понятыми'.
Красноречие выдающегося адвоката не нашло понимания у судьи, и он вынес решение об уничтожении книги. 'Что же до утверждения о том, что книга хорошо написана и поэтому не должна преследоваться законом, – заявил судья при оглашении приговора, – то это неприемлемая позиция. Я согласен, у книги есть определенные литературные достоинства, но сам этот факт – не оправдание.
Мы окажемся в нелепом положении, а самые непристойные книги будут в безопасности. Всем должно быть ясно, что чем лучше написана непристойная книга, тем больше будет читателей, которым она понравится. В романе нет ни слова осуждения ужасающих наклонностей героев. Все они изображены очень привлекательными людьми, описываются даже с восхищением. Еще омерзительнее то, что определенные акты описаны более чем выразительно'.
Пока в Англии изымали книгу, в Париже сделали все для скорейшего ее переиздания специально для английских читателей. К сожалению, все завозимые в Англию экземпляры конфисковывались таможней.
Была подана апелляция в окружной суд против судебного решения, и расследование по этому делу возглавил Генеральный прокурор сэр Томас Инскип. 'На девяносто девять сотых книга вне критики, – сказал он, – но один абзац может привести к тому, что книгу прикажут уничтожить за непристойность'. (Он имел в виду фразу 'И той ночью они не были разделены'). Приговор суда был поддержан, книгу объявили 'очень
