ногами ревели в сотни глоток почуявшие приближение свободы рабы. Без потерь не обошлось, но это лишь из-за большого количества надсмотрщиков – назвать их сопротивление отчаянным не поворачивался язык.
Многие сдавались в плен, падая на колени и поднимая над головой пустые руки. Неужели они и правда надеялись, что у них есть будущее? А с виду и не подумаешь, что столь наивны… Впрочем, десятка четыре связали, в основном из-за моих строгих приказов, розданных еще перед боем.
Когда разобрались со второй галерой, я послал вниз по берегу отряд лучников с группой разведчиков. Пусть изучат следы, и если заметят, что кто-то ушел, догонят. Мне не нужно, чтобы оставшиеся на озере и побережье узнали про случившееся, – это помешает дальнейшим планам. Группу толковых ополченцев направил в другую сторону – пусть враг разбит, но надо окружить расположение дозорами. Затем, приказав навести порядок в этом бардаке и притащить ко мне парочку не самых потрепанных пленных, отправился на руины корчмы. Уж очень хотел изучить дело своих рук – будто магнитом туда тянуло.
Что я могу сказать?.. Мог бы и не ходить. Не эксперт я – не смог понять, как все произошло. Сколько снарядов рвануло – тоже не понял. Место, где их закладывал, можно было опознать лишь по отсутствию трупов и частей тел – чудовищной силой отсюда вымело абсолютно все. Пятачок развороченной земли: ни камней, ни решетки, ни кусков обожженной глины. В стороне нашел странного мертвеца, точнее, часть его: туловище в смятом панцире. На глубоко вдавленной груди отверстие, с виду проплавленное. Возможно, след от кумулятивной струи. Если так, то, значит, не все снаряды были осколочно-фугасными, а лишь два. Хотя слабо верится, что, оказавшись на пути огненного потока, можно отделаться всего лишь аккуратной пробоиной. Дальнейший осмотр подтвердил сомнения – и впрямь поработал осколок.
От корчмы осталась лишь часть дальней стены. Сколько при этом пострадало демов, не понять. На глаз – не меньше сотни, но разве можно что-то определить точно в этом кровавом месиве из обломков здания, столов, лавок, кусков тел, трупов, обрывков амуниции, оружия. Сила взрыва была такова, что решетку обнаружили на первой галере – та, разорванная и перекрученная, будто выжатая тряпка, вонзилась в палубу.
Попугай, осторожно опустившись на плечо, уставился на пятачок зоны тотального уничтожения, поежился, ошеломленно пробормотал:
– Так вот какая у нашего дурачка дудка…
– В суп отправлю, – стандартно пригрозил я похожим тоном.
– А замок моего охреневшего кузена твоя катапульта сможет разнести? – уточнил Зеленый.
– Легко…
– От таких известий, милый, мое душевное здоровье пошатнулось. Хорошо бы выпить ругийских капель. А еще лучше – межгорского вина. И желательно побольше.
– Перебьешься.
– А как же празднование грандиозного успеха?! Где веселые девки и накрытые столы?!
– А ты тут при чем? Летал где-то, пока мы дрались, и появился, когда все уже закончилось.
– Я бдел! Без меня все в луже утонете, салаги сухопутные! Губы печет, будто раскаленный якорь поцеловал! Боль души полагается заливать соком южных виноградников! Эй! Трактирщик! Еще! За дудочку!
– Будет лето – будет виноград. Будет виноград – будет сок. Будет сок – получишь. Я знаю, что ты имел в виду перебродивший сок, но мне не до тебя. Не видишь, что вокруг творится? Сейчас меня стошнит – и попробую прямо на тебя это проделать.
Зеленый, значительную часть свободного времени занимающийся личной гигиеной и прихорашиванием, взмыл в небо самолетом вертикального взлета – больше всего в жизни он боялся запачкаться. Даже руками трогать себя не позволял – ведь прикосновениями можно осквернить его чистейшие перья. Эстет, блин…
Тук, протолкавшись через муравейник собирающих трофеи бойцов, заставил встать на колени парочку схваченных демов. Оба были изрядно потрепаны в ходе боя, затем поколочены после пленения и выглядели не слишком угрожающе. Горбун, считая, что ничего плохого они мне сделать не в состоянии, взмолился:
– Сэр страж! Дозвольте соберу добро с тех, кого вы порубили и я. А то ведь бессовестных людишек везде хватает – растащат, и не посмотрят, что чужое.
– Иди, – кивнул я, оглядывая пленников.
Оба рослые, плечистые, лица простые, вполне европейского вида. Не заметно в них ничего южного. Шлемов и оружия нет, но остальное не успели отобрать – оба в пластинчатых доспехах, кольчужных юбках, высоких сапогах. Руки поясами связаны за спинами.
Нормальные ребята на вид. Их отмыть – и можно ставить в одну шеренгу с бакайцами, не отличишь. Хотя помнится, что среди людоловов встречались ярко выраженные семитские физиономии, но этих даже в темноте за арабов не примешь.
Что с ними случилось? Как такое может быть? Язык не поворачивается называть их нелюдями, как доказывал своим бойцам. Не верится, что эти на вид обычные парни ради забавы издеваются над стариками и водят дружбу с омерзительными созданиями.
Один совсем плох – так и норовит завалиться набок, закатывая глаза. Из его ушей сочится кровь – похоже, здорово приложило при взрыве. Второй в бою и при диверсии вроде не пострадал, зато били его усерднее. А куда бить, если тело доспехами прикрыто? Правильно – только в морду. Лицо у него превратилось в сплошной синяк с расплющенным носом и щелочками заплывающих глаз. Но держится бодрее, так что с него и начну.
– Ты знаешь, кто я?
Быстрый взгляд на меня, потом на Штучку в руках. Разбитые губы растянулись в кривой ухмылке:
– Страж. Нам рассказали о тебе.
Понятно – тоже умеют информацию от пленных получать.
– Дем, я могу убить тебя быстро. А могу медленно. Очень медленно. Ты даже не представляешь, что мы умеем делать с молчунами.
– Ну так спрашивай – сам не тяни…
– Сколько вас здесь было? Сколько осталось на тех галерах, что в озере? И сколько людей у Адана, который на побережье?
– Я точно сказать не могу. Здесь на ночлег примерно сотня оставалась… может, полторы. На озере десятка три-четыре. У Адана вся его ота – Трис только четыре десятка от него забрал.
Мгновенно оценив цифры, я понял, что дем водит за нос:
– Думаешь, мы не знаем, сколько вас? Ты не с теми связался, чтобы врать с честным видом.
– Я не соврал – сказал то, что знаю.
– Думаешь, я настолько глуп, что поверю в такое? Что на шести больших галерах всего лишь три с половиной сотни воинов или четыре? Да ты просто жалок в своем вранье…
– Я такого не говорил. На вопросы, которые ты задал, я ответил правдиво. Страж, не смей говорить, что я лгун! У нас таких нет!
– Да что ты говоришь? А я вот слышал, что демы со стражами не общаются, а ты почему-то не прочь словом переброситься. И кому теперь верить? К тому же я точно знаю, сколько вас, – ты лжешь.
– С тобой говорить можно… теперь, – странно выразился пленник. – И я не врал – неужели не хватает ума понять мои слова?
Мимо пробежал Арисат, мельком покосился на лица пленников, с досадой сообщил:
– Триса найти не могу. Неужто удрал? Чтоб его медведь приголубил… И Бака тоже ищут, те, кто знали его. А епископ окончательно сбрендил – собирает своих людей для молебна. Хочет грех ваш замолить.
– Грех?
– Ну корчму ваше колдовство разнесло и поубивало многих. Говорит, грех это. Не богоугодно. Колдовство. А по мне, очень даже не грех, а полезная штука. Жаль, что вы раньше такого не делали. Ух! Мы бы таких дел наворотили! Прячьтесь все!
Внезапно я понял, что меня насторожило в ответах дема. Если он говорит правду, то…
Резко обернувшись к пленнику, чуть не закричал:
– Трис пошел к Мальроку, оставив вас охранять галеры?!
