огромный лук своего отца Одиссея и, напрягаясь изо всех сил, натягивает его тетиву.
Псалмы Давидовы — тексты для несохранившейся музыки. Разумеется, это случайное совпадение, фантасмагория переводческого искусства, но именно напряженность (психологическая, духовная и поэтическая) более всего отличает эти тексты. Каждый псалом, действительно, звенит, словно тетива натянутого лука…
«Зеркалом души» назвал Книгу Псалмов кто?то из отцов Церкви. И верно — здесь мы найдем все, без каких бы то ни было исключений. И боль, и уныние, и печаль, и радость, и восторг, и ликование. Бездонную печаль и безбрежную радость. И пламенное исповедание веры, и вопли отчаяния оттого, что вера иссякла, а сердце высохло как трава под палящими лучами солнца.
Евреи называют псалмы Хвалениями. Действительно, есть в этой книге и хвалебные песни во славу Богу — они звучат у нас во время утрени — но этим содержание псалмов далеко не исчерпывается. В псалмах не просто отражается все, что переживает каждый из нас, но выражается, выплескивается, формулируется и обретает словесную форму с величайшей напряженностью и силой.
Иногда кажется, что такая напряженная поэзия возможна только в силу того, что у народа, в недрах которого она родилась, не было изобразительного искусства. Все, что греки могли нарисовать или изваять, евреи должны были выразить в слове — взгляд, жест, поза, движение, порыв, свет и цвет.
Псалом 103 говорит о небе, распростертом над миром, и свете, пронизывающем этом мир, о реках, протекающих в долинах, и горах, которые возвышаются над землею. О травах и деревьях, о птицах и диких ослах, о зайцах и львах, что выходят на охоту под покровом ночи, чтобы с рассветом вернуться в свои логовища. О море и о дымящихся вулканах.
Весь от начала до конца он напоминает огромную фреску… А звучит как симфоническая музыка, хотя услышать ушами ее невозможно. Его дополняет полный звона речной воды и шума моря псалом 93 и заставляющий вспомнить о гравюрах Хокусая псалом 121: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя».
В псалмах мир предстает перед нами в целостности, красоте и величии. В их словах узнается та самая музыка сфер, слушать которую мечтал Платон: «Хвалите его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света… Огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий слово Его». Но есть место здесь и оленю, ищущему воды в пустыне, и птичке, одиноко сидящей на крыше, и зайцу, спрятавшемуся под камнем, и горлице, строящей гнездо, чтобы вывести в нем птенцов.
Тайна бытия такова, что в мире нет ничего второстепенного. Об этом мы тоже узнаем из псалмов, читая которые, учишься узнавать в том, что, казалось бы, случайно и незаметно, Божье присутствие и дыхание Его любви.
Иисус скажет потом, что ни одна из тех птиц, что продаются за два ассария, «не забыта пред Богом». Поистине не забыта та птичка на крыше, о которой вспомнил два с половиной тысячелетия тому назад псалмопевец: о ней мы вспоминаем во время богослужения.
Не забыты у Бога и зайцы, о которых упоминается во время вечерни, когда читается на клиросе предначинательный псалом, и ослы, и аисты, и рыбы, которые тоже возносят хвалу Ему из глубины морей.
Библию мы называем Словом Божиим. Услышанное пророками, оно отлилось в тексты, где и сейчас слышится Его голос и тот самый гром и трубный звук, который слышал народ во времена Моисея, когда стоял у подошвы горы, а «гора вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне, и восходил от нее дым». Именно так звучат первые строки Писания: «Берешит бара Элохим» — «В начале сотворил Бог»…
С псалмами все обстоит по–другому. Это тоже Слово Божие, но услышанное человеком, принятое им в сердце, усвоенное и запечатлевшееся на его «плотяных скрижалях»,
чтобы только затем зазвучать из глубин этого сердца как молитва, обращенная к Богу. «В начале Ты, Боже, землю сотворил еси…» Можно сказать, что псалмы включают в себя весь Ветхий Завет, который человек пересказывает Богу.
Мы называем Библию Писанием, подчеркивая тем самым, что это Слово записано и сохранено навсегда с тем, чтобы ни при каких обстоятельствах не трансформироваться и не искажаться. Именно о Писании говорили в Средние века: Littera scripta manet — «Написанная буква остается». Другое дело — псалмы. Это текст, который должен не читаться, а звучать, не быть записанным, а петься.
Это книга, автором которой должен быть не только тот древний псалмопевец (Давид, Асаф, Эман Эзрахит и т. д.), чьим именем подписан тот или иной псалом. Им должен становиться всякий, кто берет эту книгу в руки и начинает ее читать. То «я», от имени которого написан псалом — совсем не «е g о» его лирического героя, это мое, личное «я», «е g о» каждого из нас без каких бы то ни было исключений.
