Представляешь, что она мне заявила после того, как в очередной раз нажралась?
Она мне сказала, что я ей уже надоел, благодаря чему она сдаст меня в детский дом. В мои-то семнадцать лет. То есть, в то время я мог лишиться всего, чем жил. Я мог лишиться дома, и неизвестно, куда меня занесла бы судьба. Нет, ну ты только представь, каково это.
Хотя, видится мне, ты и так это знаешь.
Она сказала мне это во время одной из наших редких прогулок по лесу. Видимо, специально, чтобы моя реакция на её новость не была столь бурной. Какая она заботливая, правда? Там, в Битцевском лесу, она сообщила мне, что в ближайшую пару дней подпишет официальный отказ от материнских прав, и что максимум месяц, и я буду уже в детдоме.
С одной стороны, это не было такой уж проблемой, ведь восемнадцать лет мне должно было исполниться всего лишь через три месяца, то есть, в детский дом я бы, скорее всего, не попал. А если бы и попал, то максимум на месяц-два. А потом просто устроился бы на работу, а друзья помогли бы мне с жильём на первое время.
Но с другой стороны, мне стало как-то обидно, что я вырос в одном месте, привык жить в определённом темпе и определённой обстановке, а какая-то больная, пусть даже это и моя мама, заявляет мне такое.
Решение проблемы пришло быстро. Поскольку я заранее знал, что моя мать — существо крайне агрессивное, особенно если её кто-либо попытается избавить от её привычки, то я уже сразу знал, на какое место давить.
Я очень хорошо общался с одним своим преподавателем, деканом кафедры психиатрии. Естественно, у него была и практика. В клинике имени Кащенко. В психушке. Я пришёл к нему и быстро изложил суть своей проблемы, и он обещал помочь.
А на следующий день, после лекции, он попросил меня остаться. Он рассказал мне, что в следующий раз, когда мама напьётся, мне нужно будет вызвать «скорую», а потом сообщить, что вот уже как два года в пьяном бреду, она грозится отказаться от материнских прав и сдать меня в детский дом. Он сказал, что это вполне походит на симптомы психического расстройства, благодаря чему её положат на принудительное лечение.
Поскольку с мамой меня связывало в основном лишь биологическое родство, то я решил поступить в точности так, как мне посоветовал декан. Результат не заставил себя ждать.
Мама напивалась каждый день, поэтому в тот же вечер я вызвал «скорую». Служба среагировала оперативно, и уже через пятнадцать минут к нам домой приехали ребята в белых халатах. А поскольку мама, как я и предполагал, резко начала проявлять агрессию, а в особенности ко мне, то ребята в белых халатах очень быстро поставили предварительный диагноз — истерия. И очень быстро натянули на неё смирительную рубашку. И очень быстро увезли.
Признаться честно, я был этому только рад.
Её упекли в психушку. Имени Кащенко.
Я со всей уверенностью мог заявить, что моя мама стала не только первым человеком, которого я почувствовал в жизни, но и первым моим пациентом. Ведь это именно я определил диагноз и решил объявить борьбу. И именно я вызвал бригаду Скорой помощи.
Нет, никто не удивился, что я сбагрил маму. Соседи вешались от её ночных попоек, часто вызывали милицию, благодаря чему она стала постоянным клиентом местного вытрезвителя. Я бы даже сказал, что все люди, знавшие нашу семью и общавшиеся с нами, были благодарны мне за избавление от этого буйного деспота.
А я, повторюсь, был этому только рад.
Долго в клинике мама не протянула. Она умерла через месяц.
А я даже не появился на похоронах.
Вот так ты и лишилась своей бабушки. Ещё до твоего рождения.
А ещё через два месяца, когда мне исполнилось восемнадцать лет, я завладел наследством. Были, конечно, родственники, которые хотели заявить свои права тоже, но они быстро отказались от этой идеи, когда нужные люди объяснили им, что я остался один, такой бедный и несчастный, и у меня ничего больше нет. К счастью, родственники были адекватными людьми.
Оказалось, что у меня теперь есть трёхкомнатная квартира в центре Москвы, в которой я и жил всё это время, а также дача в Подмосковье. Дом там был простенький, но земли много — аж тридцать соток. Целое поле для деятельности. Моя собственность.
Моя.
Моя девушка, она как будто и не слышала этого парня.
Она спрашивает:
— Теперь ты понимаешь, что всё, что ты делаешь, ты делаешь не просто так?
Почему мы делаем то, что делаем?
— Вроде да, — говорю я, — только всё равно не знаю, для чего.
— Я же сказала, — отвечает она, — узнаешь. Всё впереди.
Она говорит:
— Всё когда-то начинается.
И вдруг я слышу: «о-оу».
Звук. Знакомый звук.
ICQ.
Точно, ICQ.
Я смотрю в сторону парня-с-мобилой.
Его уже не интересует, о чём мне рассказывала моя девушка.
Он уже снова уткнулся в свой телефон. И что-то там печатает. Звук издал его телефон.
Будь в потоке.
Моя девушка, она говорит:
— Вот, что я тебе говорила. Сотовое рабство.
Она говорит:
— ICQ изначально создавалась как программа для компьютеров. Но прогресс не стоит на месте. Теперь «аська» есть и на мобильных телефонах. Теперь сотни тысяч тупых уродов выпадают из реальной жизни. Теперь они не встречаются друг с другом. Даже не разговаривают по телефону. Они переписываются.
Она тоже знает про ICQ.
— Только фишка в том, что всё это задротство. Зависимость.
И я снова слышу: «о-оу».
Парень-с-мобилой находится где-то там. Наверное, в астралах. В виртуальной реальности.
Он улыбается, читая какое-то сообщение. Затем быстро что-то отвечает.
Ничего не видя вокруг.
Моя возлюбленная, она говорит:
— Искусственные эмоции.
И я снова слышу: «о-оу».
— Электронная дружба, — продолжает она.
Парень-с-мобилой начинает идти в каком-то направлении. Я так понимаю, что он даже не представляет, куда он идёт. Он просто идёт. Не куда глаза глядят, а куда ноги ведут.
Тяжёлый случай.
Вам это знакомо?
— Виртуальный социум, — говорит моя девушка.
И я снова слышу: «о-оу».
Парень-с-мобилой уже отошёл метров на пять от нас. Но звук его «аськи» слышен до сих пор. Ещё слышно, как он начинает смеяться.
Сам с собой.
