Virtuality

безработной — восемнадцатилетней девушки? Я что, дочь олигарха?

А может, я драг-дилер? Они, кажется, неплохо загребают.

Нет, вроде бы, я как-то не чувствую себя в шкуре массового убийцы.

Или чувствую? Происходит что-то странное.

Ладно, разберусь позже.

Решаю вернуться в номер, чтобы оставить там свои банковские карты. Там слишком много денег для того, чтобы вот так запросто ходить с ними по улице.

Сегодня, после визита к Крылову, надо будет прозвонить службы социального страхования, узнать, откуда мне приходят перечисления.

Надеюсь, меня не примут за дурочку.

Или за злоумышленника.

Даже не знаю, что хуже.

Снова спускаюсь в холл отеля и выхожу на улицу. Снаружи, оказывается, приятная прохладная ночь. Кажется, мне действительно нравится ночная обстановка. Не скажу, что ночная столичная жизнь, но ночные прогулки — точно.

Так. Теперь надо найти место, где я могу набить свой желудок какой-нибудь требухой, чтобы не скопытиться от недоедания. А то кто знает, может, я не ела уже больше трёх дней?

Дохожу до дороги. Через неё — метро. Слева от себя замечаю какую-то рыгаловку. «Кружка». Надо зайти.

Я продефилировала мимо охранника, стоящего возле самого входа, прошла вглубь зала, села за столик. Вот уже подошёл официант. Спрашиваю:

— У вас есть еда?

— Да, есть. Могу предложить шаурму.

Ничто не заменит мяса в еде. Да простят меня венетарианцы.

Такое ощущение, что стенки желудка скоро станут тоньше, потому что я начну есть сама себя. Изнутри.

Говорю:

— Да, давайте. И ещё чай. Чёрный. С лимоном.

Официант, записав мой заказ на листочек, уходит, а я начинаю осматривать обстановку. На большинстве столиков — погарые свечки, воткнутые в пустые бутылки из-под дешёвого шампанского.

Ну, бывшего дешёвого шампанского.

Вся мебель, что здесь есть, сделана из тяжёлого натурального дерева. Даже лавочки за столами, на одной из которых сейчас сижу я. Действительно, как-то жестковато, но радует хоть то, что мебель здесь не пластиковая.

Ремонт здесь не ахти. Я бы даже сказала, уродский. Стены из силикатного кирпича, просто покрашенные какой-то красной краской. Освещение очень тусклое. В дальнем от меня углу виднеется не заделанная труба. Под потолком подвешены какие-то металлические перекладины, на которые и крепятся светильники.

Да, обстановка убогая.

В клинике Крылова мне понравилось больше.

Даже у нарколога.

Не зря я сходу назвала это место рыгаловкой.

Маркетологи бы выразились: сеть быстрого питания эконом-класса.

Ага, точно. Эконом-класс. Мысль ниоткуда: я люблю «люкс». Во всём.

Немудрено, если у меня столько денег на банковской карте. Могу себе позволить.

Значит, надо вычеркнуть из блокнота записи о Балчуге, Авроре и Метрополе. Что я и делаю.

На стене, напротив которой уселась я, висит плазменная панель. На ней показывают какой-то футбольный матч. Когда я вижу этих футболистов, почему-то сразу вспоминаю Женю.

И то, как он меня уделал.

Мысль ниоткуда: я не люблю футбол.

Хм… А ведь Крылов был прав: многие подсознательные реакции достаточно тесно связаны с прошлым. Женя играл в футбол, он выглядел точно так, как и эти футболисты, которые бегают как дебилы и гоняют мяч по полю. Женя поступил со мной гадко, и это, видимо, запомнилось мне очень сильно. Настолько сильно, что я даже вспомнила это после потери памяти.

Мысль ниоткуда: а может, у меня и не было потери памяти?

Это достойно того, чтобы записать в блокнот.

Вот если бы сейчас я ещё не помнила, что со мной сделал Женя, я никак не смогла бы связать своё агрессивное отношение к футболу с ним. Но это вовсе не значит, что Жени не было, если я его не помню. И естественно, если я не вижу какой-то связи своего прошлого с какими-то своими определёнными мыслями, то это вовсе не значит, что этой связи нет. Это лишь значит, что я просто не помню прошлого, вызвавшего эту реакцию.

А ведь если мне просто дать понять, что Женя — всего лишь сраный козёл, не достойный моего внимания и, уж тем более, моей агрессии и обиды, если мне дать понять, что если некий футболист Женя оказался козлом, то это ещё не значит, что все остальные футболисты козлы, если мне дать понять, что если Женя оказался уродом, то это ещё не значит, что в этом виноват футбол, то, возможно, я бы и избавилась от агрессии по отношению к этой игре.

Кстати, кажется, и агрессия к футболу прошла.

Вон тот мальчик, что бегает по полю, очень даже ничего. Кажется, Аршавин. Или как его там. Ради этого парня можно полюбить футбол.

Получается, все эти мысли ниоткуда действительно очень важны. И на примере футбола я в этом убедилась.

Да, Крылов, определённо, прав.

Абсолютно.

Так вот как работают психотерапевты: они не гасят симптомы, а добираются до корня проблемы, который, скорее всего, исходит откуда-то из прошлого, а потом просто дают понять пациенту, что их установка ошибочна.

Получается, что все мысли, приходящие мне в голову, а особенно случайно, те мысли, которым я не могу дать объяснения или найти для них связь в прошлом, они действительно важны. Потому что связь с прошлым есть, но я просто её не помню. Или не вижу. Или считаю её столь незначительной, что не принимаю её во внимание.

Каждая мелочь может стать решающей.

Опять эта фраза.

Откуда я её помню?

Или я просто очень мелочная?

Кстати, у меня не впервые уже возникает ощущение, что сама тема психологии мне как-то близка.

Может, мои родители психологи?

Родители, которых я не знаю.

Или, может, не хочу знать?

Почему, собственно, я не хочу ехать по адресу прописки?

А ведь действительно не хочу. Очень и очень не хочу.

Это надо записать.

Официант возвращается с подносом в руках. На подносе — тарелка с картофелем фри, мясом, салатом и белым соусом в маленькой вазочке, а также корзинка с хлебом и кружка чая. Он раскладывает всё это на столе, и я чувствую, как в желудке начинает урчать — то ли от голода, то ли от предстоящего возврата. Или и от того, и от другого.

Сейчас проверим.

Говорю официанту:

— Принесите, пожалуйста, счёт и много-много салфеток. А лучше ещё одну пустую тарелку.