гиганта. Хотя дата возвращения была еще не определена, времени, казалось, не хватит, чтобы воспользоваться всем, чем Нью-Йорк мог одарить парня из бедной страны, к тому же задавленной диктатурой.
Когда выдавалось немного свободного времени, Пауло пытался в письмах вкратце обрисовать водоворот событий, что увлек его:
Есть районы, где всё — книги, газеты, вывески, реклама — по-китайски, в других — по-испански или по-итальянски. В моем, отеле кого только не встретишь: мужчины в тюрбанах, активисты «Черных пантер», индианки в длинных одеждах. Здесь, внутри, может произойти что угодно. Вчера вечером, выйдя из комнаты, я наблюдал яростную драку двух стариков лет шестидесяти и даже попытался их разнять! Надо было видеть, как они лупили друг друга! Я еще не успел рассказать тебе о Гарлеме, негритянском районе, скажу только, что это захватывает, ошарашивает. Что такое Нью-Йорк? Полагаю, что Нью-Йорк — это проститутки, стоящие на тротуаре в полдень в Центральном парке, это здание, где снимали «Ребенка Розмари», это место, где проходили съемки мюзикла «Вестсайдская история».
Перед тем как запечатать конверт он исписывал поля нежнейшими и умилительными признаниями в любви («обожаемая, любимая, восхитительная женщина» или «позвоню тебе, даже если целый день придется голодать, — лишь бы хоть минуту слышать твой голос»), а также враньем вроде следующего: «Будь спокойна: с моей стороны никаких измен», — или: «Можешь полностью положиться на меня». Проведя две недели в самом крупном американском городе, Пауло убедился, что имеются по крайней мере два препятствия на пути к осуществлению его мечты: ни скудных денежных ресурсов никак не могло хватить на то, чтобы в одиночку объехать за два месяца Соединенные Штаты. Вопрос с деньгами еще можно было решить, воспользовавшись, например, подсказкой Джанет: брать билеты «Грейхаунда» только на ночные рейсы продолжительностью больше шести часов, когда в автобусе можно выспаться. А вот проблема с языком казалась неразрешимой. Его школьный лексикон годился лишь на объяснения касательно сна и пищи, но Пауло понимал, что поездка утратит всю прелесть, если он не в силах будет понять, о чем с ним говорят. Выбирая между возвращением в Бразилию и просьбой о помощи, он ухватился за самый удобный вариант: позвонил за счет абонента дяде в Вашингтон и пригласил кузена Сержинью, свободно владевшего английским, совершить путешествие вместе. Спустя несколько дней двое ребят с рюкзаками, пользуясь автобусами «Грейхаунд» как гостиницами на колесах, выехали в Чикаго — первый пункт на долгом пути в Большой каньон, сердце Аризоны. Чикаго отстоял от Манхэттена на четыре тысячи миль, и разделяли их два часовых пояса.
Единственные свидетельства того периода — его письма Кристине. В них только настораживает отсутствие какого бы то ни было упоминания о товарище, благодаря которому, в сущности, путешествие стало возможным. Это вовсе не ошибка: Пауло не только замалчивал присутствие Сержиньо, он еще и настаивал в письме к возлюбленной, что странствует один. «Наверное, я оставил фотоаппарат бабушке в суете переездов, — писал он, — а раз еду один и не могу ни сфотографировать себя сам, ни тратить пленку на пейзажи, лучше куплю открытку». Пытаясь придать поездке характер приключения, требующего мужества, и красуясь перед девушкой, он создает и поддерживает впечатление, будто свой долгий путь преодолевает в одиночку. Какой бы ни была причина умолчания, из писем двоюродный брат загадочно исчез.
Ведя строгий учет деньгам, Пауло следит за расходами, записывая на клочке бумаги цены в долларах США и бразильской валюте: пачка сигарет — шестьдесят центов (три крузейро), гамбургер — восемьдесят центов, билет в метро — тридцать центов, билет в кино — два доллара. Всякий раз, когда они опаздывали на ночной рейс «Грейхаунда», в кошельке появлялась дыра в семь долларов — суточная стоимость самого дешевого придорожного мотеля. Купание в волнах цивилизации и варварства, пережитое в Нью-Йорке, так шокировало Пауло — «снесло башню», по его собственному выражению, — что он с трудом привыкает к «одноэтажным» штатам Среднего Запада. «После Нью-Йорка и писать-то нечего, — плачется он, покрывая каракулями письмо к Кристине, сочинявшееся в автобусе. — Я пишу лишь потому, что дико скучаю по своей жене». Прочие города и веси, через которые пролегал их путь, заслужили всего нескольких строк. Чикаго оставил впечатление «самого холодного» города из всех, куда их заносило. «Люди — сплошь невротики, полные бесконтрольной агрессии. Это город серьезного труда».
Проведя в пути пять дней, Пауло наконец углядел сквозь запыленное окно автобуса дорожный указатель: «До Шайенна — 100 миль». Глаза его радостно заблестели. Расположенный в штате Вайоминг на границе с Колорадо центр американского Запада показался старым знакомым. Пауло прочел столько книг и журналов, посмотрел так много вестернов, чье действие разворачивалось в Шайенне, что, казалось, наизусть знал названия улиц, отелей и салунов, где происходили приключения ковбоев и краснокожих. Он вообще не предполагал, что такой город существует. В его представлении Шайенн был индейской выдумкой, которой воспользовались авторы книг, фильмов и комиксов о Диком Западе, читанных и виденных в детстве и отрочестве. Хотя трудно было ожидать чего-то иного, Пауло крайне разочаровало, что если и остались еще в этом городе ковбои — в сапогах на деревянной подошве, десятигаллонных шляпах, с бычьими мордами на пряжках и револьверами, — то теперь они ездят в «Кадиллаках» с откидным верхом. Единственное, что осталось от того городка из классического вестерна Джона Форда «Осень шайеннов», — это были дилижансы, принадлежащие местной общине амишей — старообрядческой христианской секте, обитавшей в Канаде и Соединенных Штатах: пользоваться другим транспортом им было запрещено законом.
Прямая дорога к Большому каньону пролегала под уклон на юго-запад и была длиной около тысячи километров. Затем следовало пересечь Колорадо и часть Нью-Мексико — там и начиналась Аризона. Но обоим путешественникам хотелось познакомиться с Йеллоустоунским национальным парком и при этом до последнего цента использовать автобусный билет. Поэтому они двинулись в другую сторону, на север. Узнав, что ближайшая станция «Грейхаунда» на пути в парк — город Айдахо-Фоллз в трехстах километрах от Йеллоустоуна, Пауло совершил два необдуманных поступка. Во-первых, он истратил триста долларов на прокат автомобиля. А поскольку так и не смог получить после наезда в Араруаме права, обманул сотрудницу прокатной фирмы — предъявил членский билет профсоюза актеров Рио-де-Жанейро, выдав его за бразильский документ на право вождения. Хорошо зная, что рискует загреметь в тюрьму, если его остановит дорожная полиция, Пауло весь день водил машину меж глетчеров и гейзеров парка, среди струй кипятка и серы, и дорогу перед его носом переходили медведи и олени. Вечером путешественники сдали машину и тут же занялись поисками автобуса, где можно было бы укрыться от холода. Хотя в разгаре было лето, а они уже испытали, что такое тридцативосьмиградусная жара, холод в тех местах, в двух часах езды до канадской границы, был невыносим, и автомобильная печка их не согревала. У них не было подходящей одежды для таких низких температур, поэтому на автовокзале столицы Айдахо Бойсе они подбежали к окошечку «Грейхаунда» узнать, когда уходит ближайший ночной рейс. Куда? Куда угодно, где не так холодно. Единственным удобным рейсом в тот час оказался автобус на Сан-Франциско, Калифорния. Именно туда они и отправились.
Среди ночи, когда автобус пересекал пустыню Невада, Пауло написал Кристине — похвастал, что ему удалось обмануть служащую прокатной фирмы фальшивым документом, но пожалел, что непредвиденные расходы на аренду автомобиля «подорвали бюджет». А еще он понял, отчего автобус провонял виски: «Все здесь путешествуют с бутылкой в кармане. В Соединенных Штатах пьют много». Письмо на середине прерывалось, но несколько часов спустя Пауло продолжил:
Я еду прямо в Сан-Франциско, но сделал открытие: в Неваде законом разрешены азартные игры, поэтому я провел там всю ночь. Хотел поиграть и посмотреть, как играют. Не завел ни одного друга в казино
