посмотреть футбольный матч бразильской сборной, а в Асунсьоне, попросту говоря, наплевал на то, что билеты распроданы. На сей раз его привлекла возможность постранствовать по таинственным пустыням, что вдохновили мага Кастанеду — именно поэтому он и принял материнский подарок Теперь же, полный свежих впечатлений, совершенно об этом забыл; Все тело ныло после похода в Большой каньон, деньги таяли, и соблазн вернуться в Бразилию был велик. Но срок действия автобусного проездного давал еще несколько дней, и Пауло двинулся вперед, как и планировал вначале. Привыкнув к американскому изобилию, он все пять дней пребывания в Мексике не скрывал возмущения при виде явной нищеты, выплеснутой на улицы, как и в Бразилии. Пауло испробовал все грибные настойки и чаи из галлюциногенных кактусов, какие только мог, а когда у него не осталось ни гроша, сел в автобус до Нью-Йорка и провел там еще три дня. А потом вернулся домой.
13
«Правительство пытает, а я боюсь пыток»
Пауло восстанавливал силы после поездки целую неделю, но так и не решил, чем будет заниматься дальше. Единственное он знал точно: на юридический факультет, брошенный посреди учебного года, он уже не вернется. Пауло продолжал посещать занятия по специальности «режиссура» на философском факультете университета штата Гуанабара, который впоследствии станет Университетом Рио-де-Жанейро, а также настойчиво пытался публиковать в газетах Рио свои статьи. На основе собственного опыта он написал заметку о той легкости, с какой происходит оборот наркотиков в США, и отправил ее в самое модное издание того времени — юмористический еженедельник «Паским», который вскоре станет влиятельным рупором оппозиции. Пауло пообещал Святому Иосифу поставить ему пятнадцать свечей, если текст опубликуют, и каждую среду первым делом спешил к газетному киоску, жадно пролистывал таблоид и угрюмо клал на место. Лишь к концу третьей недели он окончательно убедился, что статья отвергнута. Хотя подобные отказы, оскорбительные, как хлесткие пощечины, бесконечно огорчали Пауло, его давняя мечта не угасала, он по-прежнему хотел стать писателем. Поняв, что молчание «Паскима» означает внятное «нет», Пауло сделал в дневнике любопытную запись. «Я размышляю о проблеме славы, известности — и прихожу к выводу, что удача не дает о себе вестей, — сначала сетовал он, однако вскоре менял свое мнение: — Ну и хорошо, что нет тайных знаков. Слава, если уж она кому-то выпадает, — обрушивается сразу». Однако проблема была в том, что пока удача на него не свалилась, надо было зарабатывать на жизнь. Заниматься театром, продолжая привольную жизнь? Но сборов никогда не хватало даже на то, чтобы покрыть расходы на постановку. Об этом и думать было нечего, оставалось лишь принять предложение преподавать в частной группе, готовившей учеников к поступлению на театральный курс его философского факультета. Репетиторство никак не приближало его к мечтам о литературном поприще, но и не отнимало много времени, гарантируя при этом ежемесячный заработок в тысячу шестьсот крузейро (по курсу 2008 года — что-то около шестисот реалов).
13 августа 1971 года, в пятницу, когда прошло чуть больше месяца после возвращения Пауло из Соединенных Штатов, раздался телефонный звонок из Вашингтона. Сообщили ужасную весть: только что скончался дедушка Артур Арарипе. Мастер Тука получил черепно-мозговую травму, упав с лестницы в доме дочери в Бетесде. Его госпитализировали, но в больнице он скончался. Потрясенный этим известием, Пауло некоторое время сидел молча, пытаясь осознать услышанное. Он вспоминал, каким в последний раз видел деда — улыбающегося, в задорном берете, — и воспоминание это было столь свежо, будто они только что прилетели в Вашингтон, а потому примириться с тем, что мастера Туки больше нет, было невозможно. У Пауло возникло ощущение, что сейчас он выйдет на балкон и обязательно увидит, как мастер Тука дремлет там с открытым ртом, прикрывшись журналом «Ридерз дайджест». А может быть — дедушка это просто обожал — он сейчас подденет каким-нибудь замечанием хипповатого внучка. Скажет, к примеру, что Пеле — просто «неотесанный мулат», а Роберто Карлос — «истеричный крикун». Бывало, дед принимался превозносить диктаторов правого толка вроде португальца Салазара или испанца Франко (инженер Педро в таких случаях имел обыкновение вклиниваться в разговор, громогласно утверждая, что малевать, как Пикассо, или бренчать на гитаре, как Джими Хендрикс, способен любой и каждый). Но Пауло это не раздражало — наоборот, он умирал со смеху от таких эскапад упрямого деда. Ведь тот, несмотря на весь свой консерватизм — и, видимо, потому, что в юности сам принадлежал к богеме, — единственный в семье с уважением и пониманием относился к друзьям Пауло. В конце концов, мастер Тука стал Пауло вторым отцом, щедрым и терпеливым — в отличие от первого, угрюмого и раздражительного инженера Педро. Поэтому юноша особенно тяжело переживал внезапную смерть дедушки. Прошло немало времени, пока рана в душе перестала саднить.
Пауло по-прежнему вел уроки для абитуриентов и ходил на занятия, где, похоже, вновь начались проблемы. «На первом году человек учится использовать личный авторитет, чтобы достичь желаемого, — писал он в дневнике. — На втором ученик теряет прежний организационный нюх, а на третьем вообще готов на все махнуть рукой». Вскоре он узнал, что детектив Нелсон Дуарте, которого подозревали в принадлежности к «Эскадронам смерти», уже вовсю нарезает круги вокруг Национальной школы театра в поисках «наркоманов и коммунистов». На одной такой вылазке этот полицейский столкнулся с мужественной женщиной, преподавателем и фоноаудиологом Глорией Бойтенмюллер, которая, тыча пальцем ему в грудь, заявила:
— Мои ученики будут носить прически, какие им заблагорассудится, а если кого-то из них арестуют, тебя вынесут отсюда вперед ногами.
Дневник надежно хранил все тайны, и Пауло потихоньку обличал творившийся вокруг произвол:
Этот Нелсон Дуарте снова стращал учащихся и преподавателей с длинными волосами, и школа дала указание не пускать «волосатиков» на занятия. Я сегодня не пошел на занятия, потому что не решил еще, стричься или нет. Это здорово достает. Постричься, не носить цепочек, не одеваться как хиппи… Невероятно! В дневнике я сохраню полипный тайный отчет о нашем времени. Однажды я опубликую все это. Или буду хранить в специальном сейфе, не подверженном воздействию радиации и с легко доступным шифром на замке, чтобы кто-нибудь когда-нибудь прочел все, о чем я тут написал. Но если хорошо подумать, хранить эту тетрадку небезопасно.
В его записях можно отыскать множество подтверждений тому, что ему был чужд радикализм противников диктатуры. В дневнике полно таких утверждении: «Идея покончить с этим и установить коммунистический строи никуда не ведет, потому что это — такое же дерьмо», — или: «Вооруженная борьба — это путь в никуда, так было и так будет впредь». Но размах репрессий ширился, и гонениям в стране подвергались даже те, кто просто высказывал недовольство режимом, а также их друзья. Несмотря на строгую цензуру, установленную для газет, сообщения о насилии, которому по приказу правящей клики подвергались оппозиционеры, доходили до всех, а зловещая тень спецслужб нависла теперь над каждой головой. Одного друга Пауло арестовали люди из ДОПС только потому, что он решил поехать в Чили, а там правил социалист Сальвадор Альенде! За год до этого Пауло едва не хватил удар от ужаса, когда он прочел в газете, что его давняя возлюбленная, красотка Нэнси Унгер, была ранена, когда на Копакабане, сопротивляясь аресту, она стала отстреливаться. Теперь он узнал, что Нэнси в числе семидесяти политзаключенных была выслана из страны в обмен на захваченного отрядом Народного революционного авангарда посла Швейцарии Энрико Джованни Букера. Режим уже добирался до тех, кто вообще не имел отношения к вооруженной борьбе. Преследуемый цензурой композитор Шику Буарке де Оланда удалился в вынужденную эмиграцию в Италию. Жителей Баии Жилберто Жила и Каэтано Велозо обрили наголо в армейской казарме в Рио, насильно посадили в самолет и отправили в Лондон. Мало-помалу зрели «гроздья гнева» против военной диктатуры, но ничто пока не могло заставить Пауло преодолеть страх и высказать наболевшее вслух. Огорченный собственным бессилием предпринять что-либо против режима пыток и убийств, он впал в депрессию.
В сентябре 1971 года армейские части окружили и уничтожили в сертанах Баии капитана Карлоса Ламарка. Прочтя отрывки из дневника убитого партизана, опубликованные в печати, Пауло разразился
