Скатерщикова бригадиром. При такого рода назначениях чисто педагогический риск почти неизбежен. Нужно только, чтобы руководитель, не накопивший еще достаточного опыта, имел бы под рукой надежных помощников. Самарин позаботился об этом, включив в бригаду Скатерщикова таких зубров, как Букреев и Пчеляков. Почему же они не подправили Петеньку вовремя? Ссориться с ним не захотели? Или не осознали должным образом своей роли в новой бригаде? Или, наконец, не сошлись с бригадиром характерами?.. Последнее, впрочем, не оправдание. Самарин абсолютно прав, когда говорит: «У руководителя может быть покладистый характер, может быть характер тяжелый, но для коллектива, с которым он работает, всегда важнее другое: руководитель должен быть высоконравственным...» А в чем нравственные изъяны Скатерщикова? В его индивидуализме? А что такое индивидуализм? Свойство натуры или результат воспитания?..
Да, вопросов было, пожалуй, слишком много...
— Почему перестали заходить в физическую лабораторию? — Это был Карзанов. По-видимому, он уже оправился от личных потрясений, так как по-прежнему выглядел самоуверенным, даже вроде бы веселым. Правда, ироничная складка у рта обозначилась резче и в глазах появилось какое-то беспокойство.
Почти силком затащил Алтунина в свой кабинет. Кабинет находился в административном корпусе. Андрей Дмитриевич уселся у раскрытого настежь окна, куда от ветра тыкались ветви белой акации. Ветер легонько теребил и его тенниску. Без своих радиологических доспехов Карзанов выглядел просто крепким, хорошо сложенным человеком. Он небрежно пододвинул ногой стул Алтунину, сказал:
— Мне опять нужна ваша помощь. Будем испытывать новый прибор... У вас особый дар постижения новой техники. Другим пока втолкуешь — испытывать уже некогда. А вы схватываете на лету.
Алтунин порозовел от похвалы. И все-таки ему было тягостно с Карзановым.
— По-прежнему воюю с начальником мартеновского цеха Мокроусовым, — продолжал Андрей Дмитриевич. — Он меня и теперь на порог не пускает с изотопами. Несмотря на решение бюро автоматизации. Был бы я начальником бюро, всех таких вот ретроградов повернул бы на путь истинный суровыми административными мерами.
На лице инженера отразился гнев. Алтунин заметил это. Другой кто, возможно, и не заметил бы, а он заметил. Привык воспринимать Карзанова каким-то чутьем: всегда угадывал безошибочно, когда тот в добром настроении, когда зол, хотя инженер умел оставаться внешне спокойным. А в общем-то они никогда не были близки. Карзанов слишком защищен броней своей индивидуальности, чтобы можно было говорить о близости этого человека к кому бы то ни было. Он всегда сам по себе, со своеобразным честолюбием, со своей непреклонностью в отношениях с людьми. И доверительность его в беседах с Алтуниным, как тот начинал уже догадываться, не доверительность вовсе, а просто разговор с самим собой.
— Бывали на испытаниях электросигнализатора? — неожиданно спросил Карзанов.
— Однажды заглянул.
— Как у них там?
— Все идет гладко. Это я по недомыслию предрекал им провал.
— Провал чего?
— Прежде всего провал испытаний. Доказывал, что проводить их опасно. Надежность не обеспечена. Даже с Шугаевым слегка поспорил.
Карзанов оживился:
— Ну и что Шугаев?
— Выслушал спокойно. Потом благодарил: сказал, будто мои сомнения заставили его внести какие-то коррективы в схему Скатерщикова. А закончил, как всегда: «Свободная ковка должна быть автоматизирована».
— Тут я с ним согласен.
— Тут давно уже согласен и я. Но нельзя же пороть горячку.
— Что-нибудь сами имеете предложить?
— Практических предложений у меня нет. Однако в институте мы изучаем логику, и по науке этой выходит: если контактный способ управления кузнечными механизмами ненадежен, то, следовательно, нужен бесконтактный...
— Правильно.
— Вот и вам бы подумать над этим. Помнится, вы говорили о радиоизотопных реле. Там не нужно стабилизировать напряжение, никаких контактов...
Инженер криво усмехнулся.
— Я не могу себе представить конструкцию такого прибора. Он, по-видимому, получился бы очень громоздким. Куда его подвешивать? Потом вы же знаете: гамма-излучение опасно для жизни людей.
— Вам виднее, Андрей Дмитриевич. Одного я не пойму: зачем в данном случае пользоваться устройствами с этими опасными гамма-излучениями? Почему бы не пустить в ход безопасную крупицу того же цезия? Почему не поставить на молот или гидропресс такой же блок с цезием, какие мы устанавливаем в других цехах?
Карзанов не перебивал его, слушал сосредоточенно, спрятав взгляд куда-то внутрь себя.
— А я, думаете, знаю почему? — отозвался он, когда Алтунин уже исчерпал свои доводы. — Черт возьми, в самом деле почему? Наверное, чисто психологический момент: совсем не укладывается в голове, что такую махину, как гидропресс, может приводить в действие крохотная ампула с цезием... Нужно, нужно подумать! Тут стопроцентная безопасность. У вас, Сергей Павлович, не стереотипное мышление.
Карзанов сегодня не скупился на похвалы, отчего у Сергея усиливалось чувство неловкости перед ним. И в физическую лабораторию идти не хотелось. Напрасно Андрей Дмитриевич делает вид, будто он и знать не знает о встречах Алтунина с Кирой. Или Карзанов в своем самомнении не хочет признавать Сергея серьезным соперником? Возможно, ждет, когда Кира, разочаровавшись в Алтунине, опять вернется к нему? Он ведь привык, чтобы ему подчинялось все: и машины, и люди, и сама жизнь со всеми ее прихотливыми извивами.
Сергей смотрел на высокий, смуглый лоб инженера и на этот раз не мог угадать, какие мысли там бродят.
— Я получил новое срочное задание, — сказал Сергей, — и вряд ли в ближайшее время смогу бывать в лаборатории.
Инженер казался непритворно огорченным.
— А у меня для вас подарок, — сказал он дружески и вынул из ящика стола толстое металлическое кольцо. — Вы как-то говорили о том, что ваши руки могут случайно попасть под бойки пресса или молота. Нельзя будто бы исключить такое попадание. Дарю вам бета-колечко. Здесь как раз крупица того цезия, о котором мы только что говорили. Вы надеваете кольцо на палец, а в рабочем пространстве молота мы прикрепляем приемник. После этого несчастный случай исключен: стоит вам сунуть руку в рабочее пространство, и молот сразу же перестанет работать. Я весь свой отпуск над этим думал.
Сергей был поражен. Он-то полагал, что инженер взял отпуск, чтобы переживать свой разрыв с Кирой, а тот, оказывается, решал в это время одну из сугубо технических проблем. И решил ее с блеском. Что за человек этот Карзанов!
Надев кольцо на палец, Алтунин поблагодарил инженера и хотел было уйти. Он просто не знал, о чем еще говорить с ним.
Карзанов, казалось, был рожден для решения технических проблем. Попадая в родную стихию, он становится одержимым, и все остальное отходит у него на второй план. Так вот было, наверное, и при работе над этим бета-колечком.
Стремясь наилучшим образом приспособить технику к человеку, Андрей Дмитриевич способен иногда загонять людей до изнеможения. Они, как сказочные джины, обязаны всегда быть начеку, беспрекословно исполнять все его распоряжения. Наблюдая же за ним, Алтунин думал порой, что изотопы свои Карзанов любит больше, чем то человечество, которому он так желает облегчить условия труда, а значит, и условия жизни. «Человечен до бесчеловечности», — сказала о нем как-то Кира. И она, кажется, права.
Человечным Андрей Дмитриевич становится только освободившись от научной идеи, реализовав ее или отбросив как негодную. В это время он и мягок и отзывчив. Но интеллигентен Карзанов всегда, до мозга
