своих руках. Она смотрит на него воспаленными глазами и, стараясь улыбнуться, отвечает:
— Мне хорошо…
— Ты больна?
— Я устала тебя ждать, — отвечает девушка. — Помнишь, как я хотела, чтобы ты остался с нами?
Потом откуда-то появилась мать. И тут он очнулся. Вокруг шумело море, и он был один.
Горан подошел к дому, но раздумал идти к себе. Присел на скамейку, которую хозяин смастерил для нового постояльца, и снова отдался воспоминаниям.
Он опять увидел Славку. Снова ощутил тепло ее рук, увидел ее темные, в густых ресницах, глаза. Она тихо говорит ему о своей любви. Ее слова подхватывает ветер, и он слышит их над морем, в шуме волн. Она легко уходит вслед за своим голосом и исчезает — там, далеко, далеко…
«Галлюцинация! Нервы не в порядке!» — Горан встряхнул головой.
Он открыл тяжелую дверь и скрылся за ней.
Перед почтой толпились старики и что-то горячо обсуждали вполголоса. Все ждали продавцов газет. Вот они появились с набитыми сумками. Меньший, проворный и голосистый, обогнав своего коллегу, закричал:
— Вчерашний воздушный бой! Болгарский летчик сбил советский самолет! Бой над морем!
Паренек постарше дернул его за рубаху:
— Не ори, дурак!
Мальчишка сконфуженно посмотрел по сторонам, не понимая, в чем дело, но на всякий случай перестроился:
— Новые газеты! — И больше ничего не стал кричать.
Часа через два сумки у мальчишек опустели. Они начали подсчитывать свой заработок. Мимо, не замечая их, шел куда-то капитан-футболист. Он твердо ступал босыми ногами по мостовой. Через плечо у него были перекинуты ботинки, которые купил ему летчик.
Продавцы газет увидели его и засвистели ему вслед.
— Эй! — выкрикнул старший. — Ты хорошо придумал! Носить ботинки на плече, а не на ногах!
Парнишка даже не посмотрел в их сторону.
Он шел к Горану. Подойдя к дому, где он жил, парень оробел, заглянул в приоткрытую дверь, но зайти не решился. Горан заметил его и вышел навстречу.
— А, это ты, приятель! — обрадовался Горан. — Входи, входи! Здравствуй, капитан! — Горан подал ему руку.
Мальчишка посмотрел на свои ноги, потом на ботинки и, покраснев, сказал:
— Отец велел вернуть тебе ботинки.
— Почему? — удивился Горан. — Ведь я тебе их подарил! Ты, видно, не так ему объяснил?
— Нет, я ему все рассказал…
Парнишка волновался. Ему было жаль расставаться с ботинками. И жаль, что все так кончилось. Он вытащил из-за пазухи газету, развернул ее и, указывая на портрет, спросил:
— Это ты?
Горан взял газету из рук мальчика и жадно прочитал короткое сообщение под портретом. Лицо его стало бледным.
— Правда, что про тебя пишут? — не дожидаясь ответа, спросил мальчик.
Его вопрос словно обжег Горана.
— Пишут… — раздраженно сказал он. Сжав газету в комок, он выбросил ее прочь.
Парнишка бросил ботинки к ногам своего «благодетеля» и выбежал на улицу. И только теперь Горан понял, что привело этого парнишку к нему в дом, и испытал острое чувство стыда. Он бросился вслед за мальчишкой, но тот так быстро бежал по улице, что догонять его пришлось бы бегом. А ему так хотелось поговорить с мальчишкой и его отцом, объяснить, как все было. Но кто ему поверит? Какие у него доказательства, что он говорит правду?
«Отец этого парня честный и прямой человек, если он не побоялся послать ребенка вернуть «герою дня» его подарок, — раздумывал Горан. — А разве я смогу каждому, презирающему меня, объяснить, что газета лжет?..»
В этот день он не пошел на аэродром и не предупредил командира эскадрильи, что плохо себя чувствует. Сообщение в газете не выходило из головы. Он представил себе, как газета ходит по рукам и все указывают на его портрет.
Он думал о том, что сегодня, часам к четырем дня, почта придет в его село. И все узнают, что он, сын Златана Дойчинова, брат Томы, сын доброй тети Драги, поднял руку на русского человека. «Как встретит эту новость мама? Как она переживет это?» — спрашивал себя Горан.
В дверь постучали, но он не отозвался.
— Господин Златанов! К вам уже в третий раз приходит девушка. Она просит впустить ее. Говорит, что ваша сестра, — услышал он за дверью голос хозяйки.
«Это Сийка!» Горан обрадовался. Ей он постарается объяснить все, она поймет его.
— Пустите ее, — отозвался Горан.
Сийка встала в дверях. Она смотрела на него враждебно, отчужденно. Видно, собиралась что-то сказать, но его вид привел ее в замешательство.
Горан пригласил ее сесть, в руках у нее он заметил злосчастную газету.
— Пришла мама, — как можно спокойнее старалась говорить девушка, — и вот! — Она показала ему газету. — Она никогда не покупала газет, но сегодня весь город говорит о том, что какой-то наш летчик сбил русский самолет. Она посмотрела на твой портрет и обмерла. Дома мама плакала и все жалела тетю Драгу. Ты запятнал весь наш род изменой! Я не хотела этому верить, но вот — читай!
Она развернула газету.
— Что же ты вчера умолчал о своем подвиге?! От радости потерял голову? Герой! — произнесла Сийка с презрением. — Люди проклинают тебя.
Горан понял, как беспардонно обошлись с ним фашистские угодники. И ничем нельзя оправдаться, если бы даже он и решился на это сейчас.
Златанов улыбнулся, стараясь успокоить девушку.
— Ты настоящая болгарка, Сийка. Предателей надо ненавидеть. Я не сержусь.
— Ты сошел с ума? — прервала его Сийка. — Говоришь так, будто ты здесь ни при чем!
— Мне трудно объяснить тебе, Сийка, но, поверь мне, все, что написано в этой паршивой газете, — ложь. Придет время, и люди узнают правду. Скажи своей матери: совесть моя чиста. Я не стрелял в русских.
Сийка слушала его и чувствовала: слова его шли из глубины сердца… Так не мог говорить подлец. И все-таки…
6
Генерал Брадов сидел за столом командира эскадрильи, положив тяжелые кулаки на пухлую папку с бумагами. Старый вояка отдавал предпочтение общевойсковой форме. Перейдя в авиацию, он не пожелал поменять мундир, которым гордился. Ему никто не возражал, хотя удивлялись его чудачеству. Чуть поодаль, напротив, сидели два полковника, прилетевшие с ним из Софии.
Обстановка в кабинете показалась генералу весьма скромной для важной миссии, которую ему предстояло выполнить. Его внимание привлекла большая карта Восточного фронта, занявшая почти всю противоположную стену. Красный шнурок, прикрепленный иголками, обозначал линию фронта.
Генерал неожиданно встал перед картой. Сухощавый, подтянутый, он выглядел моложаво, хотя волосы у него были седые. Чем-то он напоминал старого актера. Он не позволял себе необдуманных жестов, движений, слов.
— Они вернули себе почти все. — Он указал на территорию Советского Союза. — Но, я думаю, здесь
