Приношу домой запах цирка, мама в недоумении…
– Чем это от тебя пахнет?
– Дождём, мама…
На Новый год летала в Донецк смотреть клоуна Карандаша.
Мне сказали, что это – его последние выступления, после чего он уходит с манежа. Ему скоро – 70 лет. А я его ни разу не видела! Такой пробел в моём клоунском образовании.
…Первый раз в жизни я смеялась, когда в манеж выходил клоун. Он был жутко смешной! А ведь ничего не делал для этого. Выходил, хлопал в ладошки, приседал на полусогнутых ножках несколько раз, приговаривая писклявым голосом: «А вот и я!…» «А вот и я!…» И зал от этого его писка просто лежал в лёжку… ржали буквально до слёз, и я вместе со всеми…
Вот, непостижимая природа смешного. Карандаш был гениально смешон. Хотя клоунады его были простецкими, можно сказать – глупыми. Замешанными на человеческой глупости. (А можно сказать – нацеленные на человеческую глупость). Глупость, неловкость, даже дебильность. Я видела, что публике это нравится. Люди любят смеяться над дураками. Карандаш был классический дурак. Дурачок. Придурок в манеже. Зрителю приятно осознавать, что он, зритель, не таков.
Но я-то почему смеялась?… Вот, загадка для самой себя.
Конюх Володя говорит, что надо быть внутри цирка и потихоньку готовить свой номер. Как он. Он хочет быть воздушным гимнастом. А пока работает конюхом. Иногда ему удаётся немного порепетировать в маленьком перерыве между дневными репетициями артистов и вечерним представлением, и он счастлив.
Увидела объявление на стене цирка: «Требуется осветитель».
Пошла к Крымко:
– Владимир Ильич, а меня можете взять?
– А вам это надо?
– Надо!
– Ну, как хотите…
Я – ОСВЕТИТЕЛЬ В ЦИРКЕ!
Пришлось дома признаться про институт: что ушла на год в академку. Ведь я теперь возвращаюсь домой очень поздно, а в выходные дни и по праздникам, когда в цирке по два, а то и по три спектакля, – я в цирке с утра до ночи…
Мама сказала:
– Я что-то предчувствовала… От тебя всю зиму пахло конюшней. Я так и думала, что это – неспроста, что этим всё и кончится… – и она заплакала.
Ещё осенью я разорвала и выбросила в мусоропровод свой комсомольский билет. В школе вступила. Самой последней в классе. Уговорили. Аргумент: не примут в институт, если не будешь комсомолкой. Но теперь мне не нужен ни институт, ни комсомольский билет! В цирке всё по-другому!
И каково же было моё удивление, когда начальник осветительного цеха, строгий дядя Ваня, сказал однажды:
– Завтра приди на час раньше. Будет комсомольское собрание.
– Что??
– Комсомольское собрание. Явка всех комсомольцев обязательна.
– А я – не комсомолка.
– Как это?
– Вот так получилось.
– Двоечницей в школе была, что ли?
– Наоборот.
– Тогда давай мы тебя примем.
– Ой, спасибо, не надо!
– Вообще, это непорядок… как это так – не комсомолка? Все должны быть охвачены… в цирке все – кто комсомолец, кто – член партии, ты одна – белая ворона… а мне отчитываться перед начальством… – ворчал он.
Но на этот раз я была стойкая, как оловянный солдатик.
Было смешно: оказывается, чтобы сидеть за прожектором, желательно быть комсомолкой.
Было очень смешно: представила, что клоуны, дрессировщики, фокусники выходят в манеж, а в расписных штанинах у них – партийные и комсомольские билеты. Анекдот!
Было очень, очень смешно: и в цирке я оказалась белой вороной!
Так же, как Мой Клоун.
Мой прожектор – первый справа. Если смотреть от форганга. Форганг – это занавес, отделяющий манеж от кулис. Там, где обычно стоит шпрехшталмейстер. Шпрехшталмейстер – это ведущий спектакля, объявляющий номера и артистов.
