выходить из тепла и не шевелиться… а только слегка покачиваться в такт качанию автомобиля… хотелось в ту минуту стать маленькой и лежать в колыбели, и уснуть под это тихое укачивание… и ничего не знать, не предчувствовать, не ведать… красные огоньки фар весело светили впереди… как огоньки новогодней ёлки в детстве… и я испытывала почти блаженство… Потом, много раз в жизни, меня будет удивлять это: в минуты горя и боли вдруг испытываешь блаженство от каких-то простых вещей: глоток чаю, тепло, чей-то мягкий, успокаивающий голос…
Он спросил, где мне удобнее выйти, я сказала, и он довёз меня до самого входа в метро «Театральная», который ближе к Красной площади. Но я ещё несколько минут сидела, глядя заворожёно на сверкающие бисеринки дождя на стекле… каждая их них была просвечена светом фонаря, под которым мы остановились… каждая бисеринка была отдельным, сверкающим, лучезарным миром… миром, где царили счастье и покой… и не было у меня сил шевельнуться, чтобы открыть дверцу и выйти… Он меня не торопил.
И я вспомнила человека, который подошёл ко мне когда- то (прошлой весной) на площади Коммуны, когда я ждала Моего Клоуна, а он не пришёл, и я под ледяным дождём превратилась в ледяную статую… И добрый человек проводил меня тогда к метро. А теперь другой добрый человек спас меня. Свет не без добрых людей. Их много – как этих сверкающих бисеринок… – добрых людей. Свет из них и состоит. Они сами и есть свет… и тепло…
– Спасибо вам большое, – сказала я. – Вы меня спасли сегодня.
– Будьте осторожны, переходя дорогу. Желаю вам благополучно добраться домой. И ещё желаю вам мужества и сил, – сказал он.
– Спасибо. Вы очень добры.
Я не помню его лица. Оно было самым обычным. И возраста он был обычного – среднего. Я не знаю его имени. Мы не представились друг другу – было совершенно не до того. Да и зачем?… Но я помню этого человека до сих пор, спустя тридцать пять лет. И я очень благодарна ему: за то, что, как добрый ангел, он оказался в нужный момент в нужном месте. И не дал мне пропасть.
Я добралась в ту ночь домой без приключений. И всю дорогу чувствовала себя в облаке тепла… Наверное, добрый человек молился за меня…
Каждый раз, когда прохожу по Цветному бульвару, вспоминаю, как встретилась тут с Леонидом Енгибаровым. Совершенно случайно! В апреле семьдесят первого года. И мне до сих пор жалко, что я прошла тогда мимо…
Во всём виноват мой дурацкий характер. Моя скрытность. Я так долго её взращивала в себе, что, в конце концов, стала её пленницей. Больше всего я боялась показать, что я чувствую. Вот и тогда…
Я вышла из цирка, после дневной репетиции, на бульвар – продышаться перед вечерним представлением. Лужи, птичий гам в высоких тополях и в кустах сирени, вокруг ни души… Брела тихонько от цирка в сторону Самотёки…
А со стороны Самотёки в сторону цирка шли двое…
Это был Мой Клоун и ещё кто-то, незнакомый мне.
И мы кивнули друг другу в знак приветствия, и он, улыбаясь, даже приостановился… но я так гордо прошла мимо! Гордо и независимо. Нет, никогда он не узнает, как я тосковала все эти месяцы, с прошлого лета, и как маялась, как бродила по Марьиной роще слякотной осенью и промозглой, мокрой зимой… В мыслях о нём. И сколько стихов написала ему за этот год. Не узнает. Потому что «ещё не пора» ему знать об этом.
Вот когда я тоже стану знаменитым клоуном (а я ведь им стану, обязательно стану!), вот когда мы с ним будем на равных, когда он не будет смотреть на меня, как на «дитё», – тогда да, тогда пусть узнает… А пока – нет, ни за что!
И вот я прохожу мимо, во всей своей неприступности, ощущая на себе его удивлённый взгляд… Такая одинокая гордая кошка, которая гуляет сама по себе. Это – как раз про меня. В ту минуту я даже забыла о том, что нам надо поговорить о нашем фильме, о режиссёре… Так сильно я была ошеломлена этой нежданной встречей! У меня был шок от счастья. Плюс гордость и скрытность. Всё это, вместе, на какой-то миг затмило мой рассудок. Вот так бывает… Осень и зиму слать ему телеграммы с разными вопросами, месяц назад прийти на спектакль, вызывать к служебному входу, переживать до умопомрачения из-за его слов «мне сейчас не до того» – и вот, он идёт навстречу мне – и, вместо того, чтобы кинуться к нему радостно навстречу: «Ах, давайте решим, наконец, все наши вопросы!» – вместо этого молча протопать мимо. Ну, не чудачка ли?…
Была у Дюшенов. Игорь Борисович поинтересовался, не передумала ли я поступать в цирковое.
– Нет, конечно!
– Тогда запишите телефон Бориса Бреева. Не знаю его отчества, он для меня просто Боря. Это мой бывший студент, заканчивал ГИТИС, отделение режиссёров цирка. Преподаёт в цирковом училище на отделении клоунады. Звоните ему. Скажете, что от меня, я ему о вас уже говорил. Он вас посмотрит, посоветует что-то. А хотите, я сам ему сейчас позвоню?
Милый Игорь Борисович, он знал мою застенчивость.
– Хочу, – сказала я.
И он тут же позвонил:
– Боря, тут у меня сидит девушка. Очень сильно болеющая цирком и клоуном Енгибаровом… Кстати, как твоё отчество? Ага, Александрович. Так вот, Боря, когда ты с ней можешь пообщаться?
Они договорились, что завтра я приду к Борису Александровичу – прямо в цирковое училище: почитаю какие-нибудь тексты, а он послушает.
Когда вышла от Дюшенов, был уже поздний вечер. Домой ехать не хотелось. У меня было такое праздничное настроение, как будто я уже поступила в училище! Очень не хотелось, чтобы дома мне его испортили. Поехала к Лянь-Кунь в Марьину Рощу. По дороге купила чёрный хлеб и горчицу – на что хватило денег. Отличные получаются бутерброды! Сытные и взбадривающие.
Открыла мне Ольгина соседка, Мария Евсеевна, милая старушка, машинистка, она мне печатала для Рошаля мой сценарий. Я ей заплатила тогда (хоть и со скидкой), и она меня зауважала.
– А Оля уже спит, наверное, – сказал она, пропуская меня в прихожую.
– Ничего, я посижу на кухне.
– На кухне?…
– Да, мне нужно готовиться к завтрашнему просмотру в училище.
Немного поколебавшись, Мария Евсеевна ушла в свою комнатку. Потом опять вышла, и сказала:
– Вы хоть чаю попейте.
– Спасибо, хорошо.
Ем чёрный хлеб с горчицей, очень вкусно, не люблю сладкое, люблю горькое и солёное.
