Хорошо сидеть на коммунальной кухне у чужих людей, которые не заглядывают тебе в глаза и не спрашивают, как мама: «Что у тебя случилось?» И не надо ничего придумывать. Или говорить пустые слова: «Ничего. Решительно ничего не случилось». «Но я же вижу! – скажет на это раздражённо мама. – На тебе лица нет!»
На мне лица нет. А что же на мне тогда есть?… Может, это и есть моё настоящее лицо, которое лишь изредка выглядывает из-под маски? Я знаю: домашним не нужно моё лицо. Им нужна весёленькая маска. И, позвонив в двери своей квартиры, я торопливо натягиваю на лицо фальшивую улыбку. Иногда губы не хотят растягиваться в эту дурацкую улыбку, и тогда их приходится растягивать руками – и от этого больно. Не лицу – а душе. Я не могу быть дома собой. Я постоянно должна быть не собой. Это – утомительно: всё время чувствовать себя – как на манеже. Под обстрелом маминых пытливых взглядов…
Но я не могу ей ничего рассказать! Ни про Моего клоуна. Ни про мою мечту поступить в цирковое училище. Я ведь знаю, какая будет реакция. Она начнёт кричать: «Ты меня до инфаркта доведёшь!…» Трудно дома ходить постоянно в маске. Под ней – душно, тесно.
Грустно, когда собой можно быть только на чужой коммунальной кухне…
Шумит газовая горелка… и её синее пламя отражается в чёрном стекле окна…
Итак, ночь перед прослушиванием я провела у Лянь-Кунь на кухне, читала вполголоса стихи и, перед чёрным окном, как перед зеркалом, репетировала свои репризы. А на рассвете у меня пропал голос, я решила, что меня продуло, я пошла в душ и долго стояла под горячей водой, пока соседи не стали барабанить в дверь: кому-то уже надо было на работу, и народ хотел умыться. Голос не вернулся, был жалкий хрип вместо голоса, (потом не раз в жизни так бывало, и я поняла, что это у меня случается, когда я очень волнуюсь).
Я всё же отправилась на встречу к Брееву.
Я летела в Цирковое училище…
По иронии судьбы, оно находилось на той же улочке, что и министерство Фёдора. Министерство строительства тяжёлой индустрии и Цирковое училище – напротив друг друга. Подходя к училищу, я настороженно озиралась, боясь нежданной встречи… Ведь Фёдор в это время шёл, обычно, на свою министерскую работу. Но – Бог миловал! (Много, много раз ещё мне придётся озираться на этой улочке…)
А Борис Александрович Бреев оказался отличным парнем! Простым и приветливым. Через минуту мне уже казалось, что мы знакомы сто лет. Зря я так волновалась – до потери голоса. Бреев был ровесник Енгибарова и когда-то учился вместе с ним. Он показал мне фотографию, на которой – они вместе с Енгибаровым, ещё студенты училища, после какого-то выступления. Бреев, в отличие от Крымко, был очень весёлым, заводным. Почему же он не захотел стать клоуном, как мечтал?
– Потому что надо быть или гениальным клоуном, да, как Лёнька Енгибаров, или… лучше им не быть вовсе. Мне гениальности не хватило… К счастью, я это вовремя понял. Но я многое умею, и могу научить других.
В ту, нашу первую, встречу с Борей Бреевым я не столько говорила, сколько изъяснялась пантомимически, а ещё я принесла ему свои стихи и сценарии клоунад, он прочитал их тут же и сказал:
– Я бы с удовольствием взял вас к себе на отделение клоунады, но не в качестве будущего клоуна, а в качестве будущего циркового автора. Мне нравится, как вы пишете. Вы любите цирк и чувствуете его. И у вас есть чувство юмора, такое своеобразное… А цирковых авторов практически нет – самая дефицитная профессия!
– И всё-таки я хочу быть клоуном… – еле слышно прошептала я.
– Тогда давайте готовиться.
Вышла книга Моего Клоуна! Она называется «Первый раунд». Я купила её на Новом Арбате в Доме книги.
Его чудные, светлые, грустные новеллы, которые на самом деле – стихи в прозе…
Теперь можно перечитывать, сколько душа пожелает.
Есть тут и моя любимая новелла – про карманного вора…
Есть и про «девочку, которая умеет летать». Я эту новеллу уже читала в журнале «Волга». Нежное признание в любви… Я знаю, как её зовут… И знаю, что она работает сейчас в новом цирке на Воробьёвых горах.
Летает под куполом… – девочка, которая умеет летать…
Значит, у него всё хорошо. Я за него спокойна.
