Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 2

??????? ???????[5]

Я видел мрак дневной и свет ночной.
Я видел ужас вечного сомненья.
И господа с растерзанной душой
В дыму безверья и смятенья.

То был рассвет великого рожденья,
Когда миров нечисленный хаос
Исчезнул в бесконечности мученья.—
И все таинственно роптало и неслось.

Тяжелый огнь окутал мирозданье,
И гром остановил стремящие созданья.
Немая грань внедрилась до конца.

Из мрака вышел разум мудреца,
И в горной высоте – без страха и усилья —
Мерцающих идей ему взыграли крылья.

1900

* * *

Не ты ль в моих мечтах, певучая, прошла
Над берегом Невы и за чертой столицы?
Не ты ли тайный страх сердечный совлекла
С отвагою мужей и с нежностью девицы?

Ты песнью без конца растаяла в снегах
И раннюю весну созвучно повторила.
Ты шла звездою мне, но шла в дневных лучах
И камни площадей и улиц освятила.

Тебя пою, о, да! Но просиял твой свет
И вдруг исчез – в далекие туманы.
Я направляю взор в таинственные страны,—

Тебя не вижу я, и долго бога нет.
Но верю, ты взойдешь, и вспыхнет сумрак алый,
Смыкая тайный круг, в движеньи запоздалый.

1901

За городом в полях весною воздух дышит.
Иду и трепещу в предвестии огня.
Там, знаю, впереди – морскую зыбь колышет
Дыханье сумрака – и мучает меня.

Я помню: далеко шумит, шумит столица.
Там, в сумерках весны, неугомонный зной.
О, скудные сердца! Как безнадежны лица!
Не знавшие весны тоскуют над собой.

А здесь, как память лет невинных и великих,
Из сумрака зари – неведомые лики
Вещают жизни строй и вечности огни...

Забудем дальний шум. Явись ко мне без гнева,
Закатная Таинственная Дева.
И завтра и вчера огнем соедини.

1901

Отшедшим

Здесь тихо и светло. Смотри, я подойду
И в этих камышах увижу все, что мило.
Осиротел мой пруд. Но сердце не остыло.
В нем все отражено – и возвращений жду.

Качаются и зеленеют травы.
Люблю без слов колеблемый камыш.
Все, что ты знал, веселый и кудрявый,
Одной мечтой найдешь и возвратишь.

Дождусь ли здесь условленного знака,
Или уйду в ласкающую тень,—
Заря не перейдет, и не погаснет день.

Здесь тихо и светло. В душе не будет мрака.
Она перенесла – и смотрит сквозь листву
В иные времена – к иному торжеству.

1903

* * *

Никто не умирал. Никто не кончил жить.

Но в звонкой тишине блуждали и сходились.
Вот близятся, плывут – черты определились...
Внезапно отошли – и их не различить.

Они – невдалеке. Одна и та же нить
Связует здесь и там. Лишь два пути открылись:
Один – безбурно ждать и юность отравить,
Другой – скорбеть о том, что пламенно молились...

Внимательно следи. Разбей души тайник:
Быть может, там мелькнет твое же повторенье...
Признаешь ли его, скептический двойник?

Там – в темной глубине – такое же томленье
Таких же нищих душ и безобразных тел:
Гармонии безрадостный предел.

1903

Я жалобной рукой сжимаю свой костыль.
Мой друг – влюблен в луну – живет ее обманом.
Вот – третий на пути. О, милый друг мой, ты ль
В измятом картузе над взором оловянным?

И – трое мы бредем. Лежит пластами пыль.
Все пусто – здесь и там – под зноем неустанным.
Заборы – как гроба. В канавах преет гниль.
Все, все погребено в безлюдье окаянном.

Стучим. Печаль в домах. Покойники в гробах.
Мы робко шепчем в дверь: «Не умер – спит
ваш близкий... »
Но старая, в чепце, наморщив лоб свой низкий,
Кричит: «Ступайте прочь! Не оскорбляйте прах!»
И дальше мы бредем. И видим в щели зданий
Старинную игру вечерних содроганий.

3 июля 1904

Василий Комаровский

Вечер

За тридцать лет я плугом ветерана
Провел ряды неисчислимых гряд;
Но старых ран рубцы еще горят
И умирать еще как будто рано.

Вот почему в полях Медиолана
Люблю грозы воинственный раскат.
В тревоге облаков я слушать рад
Далекий гул небесного тарана.

Темнеет день. Слышнее птичий грай.
Со всех сторон шумит дремучий край,
Где залегли зловещие драконы.

В провалы туч, в зияющий излом,
За медленным и золотым орлом
Пылающие идут легионы.

1910

Рынок

Д. Н. Кардовскому, на заданную им тему.

Здесь груды валенок и кипы кошельков,
И золото зеленое копчушек.
Грибы сушеные, соленье, связки сушек,
И постный запах теплых пирожков.

Я утром солнечным выслушивать готов
Торговый разговор внимательных старушек:
В расчеты тонкие копеек и осьмушек
Так много хитрости затрачено и слов.

Случайно вызванный на странный поединок,
Я рифму праздную на царскосельский рынок,
Проказницу, – недаром приволок.

Тут гомон целый день стоит широк и гулок.
В однообразии тупом моих прогулок,
В пустынном городе – веселый уголок.

1911

Август

В твоем холодном сердце мудреца
Трибун, и жрец, и цензор – совместится.
Ты Кассия заставил удавиться
И римлянам остался за отца.

Но ты имел придворного льстеца
Горация – и многое простится...
И не надел, лукавая лисица,
Ни затканных одежд, ни багреца.

Пасется вол над прахом Мецената,
Растет трава. Но звонкая цитата
Порою вьет лавровые венки.

Пусть глубока народная обида!
Как мерный плеск серебряной реки —
Твой острый слух пленила Энеида.

1911

Tоgа virilis[6]

На площади одно лишь слово – «Даки».
Сам Цезарь – вождь. Заброшены венки.
Среди дворов – военные рожки,
Сияет медь и ластятся собаки.

Я грежу наяву: идут рубаки
И по колена тина и пески;
Горят костры на берегу реки,
Мы переходим брод в вечернем мраке!

Но надо ждать. Еще Домициан
Вершит свой суд над горстью христиан,
Бунтующих народные кварталы.

Я никогда не пробовал меча,
Нетерпеливый, – чуял зуд плеча,
И только вчуже сердце клокотало.

1911

* * *

Горели лета красные цветы,
Вино в стекле синело хрупко;
Из пламенеющего кубка
Я пил – покуда пела ты.
По осени трубит и молкнет рог.
Вокруг садов высокая ограда;
Как много их, бредущих вдоль дорог,
И никого из них не надо
Надменной горечи твоих вечерних кос.
Где ночью под ногой хрустит мороз
И зябнут дымные посевы,
Где мутных струй ночные перепевы,
Про коченеющую грусть
Моей любви – ты знаешь