содержания. Она была бы рада любой соседке или соседу, даже Натану Паттерсону. Ведь есть же за что упрятать его за решетку, рассуждала Руби, представляя себя возле плексигласовой стены с отдушинами, этакой докторшей Лектер – со всеми вытекающими из этого деталями.
Совсем недавно (три или четыре недели тому назад) она попробовала компьютерную игру The Suffering («Страдание»), правда, поиграла в это старье недолго: вроде бы несложно, но действительно мучительно. Чего стоил один только интродакшн к игре:
Отчаявшись на вынесение справедливого приговора, она надеялась, что бог, в которого она то верила, то нет, заключит с ней сделку. Одно дело – размышлять над такими вещами на свободе, пусть даже в статусе беглянки и пусть даже без поддержки Андрея, другое – будучи схваченной и посаженной за решетку. Это все равно что стоять на дне своей могилы и переодеваться к последнему в своей жизни ритуалу.
Тюрьма без единого тюремщика. Только холодное око видеокамеры, смотрящей точно в середину прозрачной стены, точно в глаза узницы, как если бы было нарисовано.
Unreal. Ничего реального. Это определение влезло ей в голову ровно в тот момент, когда она услышала шипение открываемой двери и была готова переключиться на тему секретных правительственных тюрем.
Два пролета, и Паттерсон подошел к двери, оснащенной сканерным замком. Она представляла собой точную копию пропускного комплекса в прежнем здании МИ-6 – «Сенчури-хаус». Он вставил пропуск в щель сканера, нажал поочередно четыре сенсорные кнопки и получил доступ в «нижнюю цитадель». Эта короткая операция родила в его душе кучу сомнений. Ему казалось, сканер отзовется красным светом и Паттерсону придется требовать пропуск директора, в который «вшито» множество допусков, и бросит, когда сканер отвергнет и его карту. «Идиотское положение! Застрять на нижнем этаже. Как в лифте». Но все его сомнения оказались ложными. Дверь открылась, приглашая этих двух человек в помещение, внутри которого можно было переждать артиллерийский налет.
Андрей Рахманов множество раз репетировал это действие, представляя в качестве противников двух телохранителей Троя Смита, и каждый раз приходил к выводу: он успевает положить их, ему помогает фактор внезапности.
Дверь в музей блокирована, ее можно открыть только с пульта управления. Через окна, расположенные выше человеческого роста и забранные решетками, тоже не выбраться. Рахманов добился ситуации, хозяином которой он оказался.
Он неплохо ориентировался в музее. Десять шагов вперед, отсчитал Андрей, справа стеллаж, который интересовал его внутренней стороной. Он обошел его и на ощупь за несколько секунд справился с замком. На покатой полке с упором экспонировался прибор ночного видения. Его кожаный наголовник потрескался от времени, а резиновые ремни вытянулись. Но главное, в целости и сохранности находились объективы, шарнирные соединения, регулировочная рейка. Открутив крышку с блока питания, Рахманов вставил одну, потом другую батарейку стандарта «АА», завинтил крышку, и она прижала батарейки так, что они не смогли сдвинуться с места даже при ударе прибора о землю.
Андрей надел прибор, отрегулировал ремни двух пряжек, одна из которых составляла единое целое со страховочной пластиной наголовника, привинченной к оправе маски. Нащупав переключатель, расположенный на блоке питания, он включил прибор. Несколько секунд ушло на «разогрев», наконец мрак перед глазами Рахманова рассеялся. Он отрегулировал расстояние между окулярами и почувствовал себя комфортно. «Как на Луне...»
Шон Свитинг затаился за стендом, на котором экспонировались шпионские принадлежности – обувные стельки с тайниками; в одной стельке золотая монета, в другой – нож с плоской рукояткой. Рахманов подошел к агенту так близко, что услышал его дыхание. Он узнал этого человека, снимавшего на камеру толпу на Бидон-роуд... Выстрел. Свитинг, падая, мог наделать шума. Андрей придержал его за руки, и смертельно раненный агент бесшумно сполз по стене на пол.
Гордон Рейн шел навстречу Рахманову, касаясь, как слепой, стены. Рахманов дал ему прикоснуться к себе и выстрелил в него в упор.
Он загнал их в тупик. Сердце Руби радостно забилось. Пусть Андрей пришел не за ней, переступила она через самолюбие, но Паттерсон доигрался... Он загнал их не только в этот каменный острог, он пропихнул их в самый его конец, на самое дно. И Руби, не сдержавшись, громко рассмеялась. Она была так рада, как будто к ее ногам прикатилась голова Паттерсона.
– Заткнись! – рявкнул он на нее. И – ни слова не говоря директору (пусть думает, что хочет: что Паттерсон выдвигается на передний план для защиты или бежит, как крыса с тонущего корабля) – Паттерсон оставил Троя Смита в «цитадели», а сам поднялся наверх. На него снизошло озарение, и он понял, на что рассчитывал Рахманов здесь, на этом объекте. Он не мог вникнуть в его план, пока сам не привел его сюда, в настоящий арсенал военной разведки... который вполне устроил бы Джеймса Бонда образца 50-х годов. Но даже в безопасном музее истории безоружный посетитель мог воспользоваться арбалетом, мечом, копьем – оружие оно и есть оружие. В этом музее оно более мощное; это всего лишь вчерашняя страница военной истории.
Паттерсон отчетливо представил себе самое мощное оружие в этом хранилище, нервно порадовавшись, что на вооружении диверсантов прошлого не было водородной бомбы. Но и большой диверсионной мины за глаза хватало для того, чтобы сдетонировали средние и малые и похоронили под обломками музея всех, кто находился в нем.
«Уходить лучше одному, – думал Паттерсон, выбираясь из служебного помещения. – Трой Смит, эта неповоротливая черепаха, может нашуметь и привлечь внимание ливийского террориста, и тогда конец обоим».
Рахманов склонился над человеком, лежавшим на полу в позе зародыша. Он был ранен в живот. Андрей мог избавить Феликса Сахарова от мучительной смерти, но его палец на спусковом крючке ослаб.
Одна из неразрешенных задач ГРУ за границей решена...
«Лампет». Голова Натана Паттерсона работала на износ, и он вспомнил название английской мины времен Второй мировой и одну интересную особенность этого мощного взрывного устройства: благодаря своей несложной конструкции, дешевизне изготовления и надежности мины подобного типа сохраняются на вооружении до сих пор[7]. Однажды кто-то из его сопровождающих показал ему на резьбовые гнезда, в которые вставляются капсюльные взрыватели замедленного действия. Однотипные ли они? Ведь на другом стенде демонстрировались именно капсюльные, содержащие ампулу с кислотой взрыватели.
Расшатать. Ему на ум пришло это зубное определение. Промежуточным детонатором основного заряда могла (вместо родной тетриловой шашки) послужить взорванная рядом мина; так взлетают на воздух арсеналы и склады с артиллерийским вооружением. Паттерсон ощутил себя в лесу, объятом пожаром. И он действительно не мог точно сказать, чего он хочет: спасти шефа или же спастись самому. Он хотел предотвратить трагедию.
Где этот чертов оперуполномоченный? Темнота – хоть глаз выколи. И она вдруг рассеялась, как будто Паттерсон воскликнул с высоты: «Да будет свет!» Он послал взгляд, переполненный желанием жить, и благодарность окнам. На соседнем историческом здании в этот миг вспыхнули разноцветные и яркие огни, пучки света по меньшей мере восьми прожекторов осветили здание и небо над ним. И этот свет, проникший сквозь стекло, рассеялся в каждом уголке музея.
«Слава тебе...»
Паттерсон взглянул под ноги. Там лежало тело старого изменника. Он был мертвее мертвого, подумал Паттерсон и понадеялся, что это его слепой выстрел оборвал жизнь тезки первого российского чекиста.
