просто повязанный галстук. И все это прекрасно подчеркивало цвет его лица, волос, глаз.
— И вам утро доброе. Мы все так поздно легли, я думал, что вы еще спите, натянув на голову одеяла, — пошутил он, щекоча ее подбородок кончиками пальцев.
Он был так близко, его присутствие было, чуть ли не ошеломляющим. Роза чувствовала лесной аромат туалетной воды и тепло, зовущее прижаться к нему. Она отступила и попыталась умерить улыбку, которую — она была уверена в этом — он счел бы улыбкой по уши влюбленной женщины.
— Такие волнения не способствуют спокойному сну, милорд, — сказала она. — Кроме того, боюсь, Вилли будет изгнан из приличного общества, и я не могу оставить его одного.
— Ах, милая Колючка, вы очень преданный человечек, — заявил Джефри.
Отставив локоть, он вынудил ее взять его под руку и повел по дорожке, чтобы она не замерзла без движения.
— Почему вы так называете меня? Почему милая Колючка? — спросила Роза.
В том, что он наградил ее прозвищем, было что-то снисходительное, но и ласковое тоже.
— Потому что, дорогая леди Роза, вы нежны и ароматны, как приоткрывшийся розовый бутон, но в вашем характере есть что-то взрывчатое и агрессивное. Больше напоминающее розовые шипы, на мой взгляд.
Она рассмеялась.
— Кажется, я слишком прозрачна. Отец часто говорил, что назвал меня Розой, так как уже при моем рождении почувствовал: я буду такой же красивой, как мать, но отращу шипы, если унаследую его характер.
Джефри улыбнулся и наклонил голову.
— О, проницательное наблюдение для счастливого отца новорожденного ребенка. Расскажите мне о нем. Что вам запомнилось больше всего?
Роза взглянула на Джефри, удивленная его явной заинтересованностью.
— Папочка? Он был милый, простой человек. Очень любил лошадей и охоту. И книги. Он читал все… всегда что-нибудь изучал. За обедом — а мы перенесли стол в мамину комнату — рассказывал о самом разном. Он был очень любящим мужем и полностью посвящал себя маме во время всей ее болезни, — после некоторого колебания продолжила Роза тихим от воспоминаний голосом. — Он тяжело переживал ее смерть. Так и не оправился от потери, хотя, сколько я помню ее, она всегда болела. Он не переставал верить в ее выздоровление, несмотря на то, что врачи никогда его не обнадеживали. Он скончался вскоре после ее смерти.
Роза отвернулась от маркиза, не желая, чтобы он видел, как остро она чувствует свое одиночество. Невозможно объяснить свои чувства человеку, у которого много преданных друзей и обожающая мать.
Маркиз, ощутив ее печаль, откашлялся и попытался отвлечь ее от печальных воспоминаний.
— Дочь человека, столь увлеченного книгами и учением, должна была впитать в себя много знаний. Вероятно, отсюда и шипы. Вы более образованны, чем, по мнению света, прилично юной девушке.
— О, мамочка согласилась бы с вами. Она была в отчаянии и настояла на том, чтобы меня послали в пансион, где я приобрела бы приличные манеры… и подобающих друзей. Она не могла себе простить, что из-за ее болезни я прикована к Шенстону, а не готовлюсь к появлению в высшем свете. Но, поверьте, меня вполне устраивала жизнь деревенского сорванца, дружившего с детьми слуг. Я ловила рыбу и плавала в реке. Я гуляла по лесам, а зимой каталась на санках и коньках. И вертелась под ногами, мешая всем, в мастерских и конюшнях. Весной я по утрам отправлялась со слугами за еще мокрой от росы клубникой. У меня было счастливое детство, — со смехом признала она.
Джефри наслаждался быстрой сменой выражений на ее лице. Она была прелестна. Атласные волосы, вырвавшись из узла и лент, развевались вокруг головы в очаровательном беспорядке. Он поймал один локон и нежно убрал его за ее ушко.
— И потом вас послали в пансион для юных леди? — подсказал он.
— Да. Как вы легко можете себе представить, после всего этого пансион оказался несколько тесным, — ответила Роза, чуть задыхаясь от его внимания. — Хотя должна сказать, что получила там очень полезное образование. Вышивка, рисование акварелью, и все такое. Вы не поверите, какую картину я могу нарисовать без кисточки, всего одним перышком. И еще светская беседа. Очень нужный предмет. Но боюсь, милорд, я была мятежницей, как вы, вероятно, и подозреваете.
Джефри повел ее по дорожке к пруду с карпами. Во всяком случае, он никогда не подозревал, что может найти столько удовольствия в обществе такой юной девицы, или так увлечься ее образными описаниями жизни деревенского ребенка, или что ее чувства меняют оттенки этих изумительно выразительных глаз. И почему-то ему очень нравилось, что ее щеки то бледнеют, то очаровательно розовеют, когда она улыбается ему, иногда открыто и восторженно, а иногда застенчиво, как будто остро реагируя на него как на мужчину.
— Похоже, не очень приятное место, — сказал Джефри, ободряя ее.
Ему нравилась эта доверительная беседа, и он хотел продолжить удовольствие.
— Думаю, по-своему не лучше и не хуже, чем любое другое, — возразила Роза. — Я помню в основном запахи — тушеного мяса и гороховой каши, духов, меловой пыли. О, и звуки — пронзительно- визгливые, сплетничающие голоса.
— У вас поразительный дар. Я как будто вижу все своими глазами. Сомневаюсь, что вы, с вашей жизнерадостной натурой, хорошо вписались в школьную обстановку, милая Колючка.
— Я, милорд? Жизнерадостная? — снова возразила Роза, скорчив гримаску при воспоминании о себе в школьном возрасте. — Боюсь, я была застенчивой, серьезной девочкой с прямыми, непослушными волосами, когда в моде были кудри и локоны, и тратила все свои карманные деньги на неподобающие книги.
Джефри откинул голову и искренне расхохотался. Ему вдруг захотелось схватить ее в объятия, и закружить, и услышать ее визг.
И ему хотелось поцеловать ее. С нею он тоже чувствовал себя молодым. О да, он очень хотел поцеловать ее.
Откинув голову, он обнажил сильную шею, и у Розы захватило дыхание. Как она желала, чтобы лорд Уайз влюбился в нее, и чтобы эта помолвка закончилась свадьбой! Чтобы он смотрел на нее этими нежными карими глазами так, как отец смотрел на ее мать. Если это случится, ее жизнь наполнится долгим счастьем — с любовью, детьми, защищенностью. О, как же ей хотелось, чтобы он поцеловал ее!
Но он не поцеловал, хотя улыбнулся ей очень нежно и еще ближе притянул к себе.
— Идемте. Надо двигаться, чтобы не замерзнуть. Расскажите мне о вашей матери. Мне очень интересно.
Тепло его руки согревало Розу, достигая самого сердца. Если бы он никогда не отпускал ее! Если бы всю жизнь был так близко! Она боролась с желанием прижаться к нему, судорожно вспоминая, что бы еще рассказать ему, чтобы удержать рядом.
— Н-несмотря на то, что папочка называл ее красавицей, мама была простой, милой женщиной с бледным, худеньким лицом. Таким худеньким, что подбородок казался острым. Я всегда думала, что он продолжает видеть ее такой, какой она была до болезни. Вот как велика была его любовь.
Лучше всего я помню запах лаванды. Мама была очень женственной и одевалась, как юная девушка: рюши, воланы, пышные рукава и кружева, всегда пахнущие лавандой. Папа обожал ее и обращался с ней как с бесценной фарфоровой статуэткой. Они очень много времени проводили вместе. Болезнь уносила ее силы, и она легко уставала, так что все мои воспоминания — это обрывки разговоров и упреки за мое неподобающее поведение. Она была бы счастлива, если бы видела меня вчера, так элегантно одетую и с манерами настоящей леди.
— Ах да, бал. Чертовски скучный был вечер.
Розе показалось, что она получила пощечину. Сверкающий бал, ее роскошное платье, встреча с королем Вильгельмом — все упало ей под ноги, рассыпавшись стеклянными осколками. Ее сказочный вечер был для него скучным и утомительным? Она высвободила руку и, быстро отойдя, склонилась над прудом. Может, если притвориться, что ее очень интересуют карпы, он не заметит ее боли и разочарования.
Удивленный внезапным побегом, Джефри задумчиво смотрел на свою мнимую невесту. Казалось, она увлеченно разглядывает карпов, но почему тогда она так напряжена? Он совершенно растерялся и не знал,
