восточная мистическая литература в целом разделяют эффекты и стадии, через которые проходят мистики, на наименьший опыт сильных эмоций и способность формировать идеи (чувственное) и высший, предельный опыт, который выходит за рамки аффективного и способности осмыслять. И именно последнее, возникающее почти всегда в связи с длительной подготовкой, отличает подготовленную-трансцендентную группу. Трансчувственный аспект особенно выделяется некоторыми авторами, например, Уолтером Хилтоном и св. Иоанном Креста:
Сказанное мной может привести вас к пониманию, что образы откровений у индивидуумов — в телесной ли оболочке или в воображении, во время сна или в бодрствовании — не составляют истинного созерцания. Это касается равным образом любого другого чувственного опыта, как кажется на первый взгляд, духовного происхождения — будь то звуки, запах или тепло, действительно физически ощущаемое в виде пылающего огня в груди или других частях тела (Hilton, 1953, pp. 14–15)…внутренняя мудрость настолько проста, настолько всеобъемлюща и настолько духовна, что не вписывается в понимание, упакованное или одетое в любую форму или образ, постижимый для субъекта; она сопровождает то чувство и воображение (будто не входя в их содержание и не принимая ни их формы, ни вида), которые не способны ни объяснить ее, ни помочь понять ничего, что ее касается, хотя человек может быть твердо уверен, что переживает это и испытывает именно эту редкую и притягательную мудрость (St. John of the Cross, 1953, vol. l, p. 457).
Похожее разделение между низшими (чувственными) и высшими (трансцендентными) созерцательными состояниями можно обнаружить и в текстах по йоге. «Сознательная концентрация» — это предварительный шаг к «концентрации, которая не является сознаванием (объектов)».
Практика, если она направлена на любой вспомогательный объект, не подходит как инструмент для этого (концентрации, несознавания объекта)… Работа ума, будучи задействованной в этой практике (неразличимого объекта), кажется сама по себе несуществующей и вне любого вспомогательного объекта. Таким образом (получается), что концентрация лишена источника (чувственных стимулов), что не является сознаванием объектов (Woods, 1914, р. 42).
На трансцендентной стадии исчезает множественность и появляется чувство единения с Одним или Всем. «Когда все незначительные вещи и мысли трансцендируются и забываются, остается только абсолютная стадия безббразности, когда Тахагата и Тахата сливаются в абсолютное Единство…» (Goddard, 1938, р. 322)
И тогда дух возносится выше всех возможностей в пустоте абсолютного одиночества, о чем ни один смертный не в состоянии поведать адекватно. И в этой таинственной темноте скрывается безграничное Добро. До такой степени нас принимает в себя и поглощает нечто единое, простое, божественное и беспредельное, что мы больше не отделимы от него… В этом единении пропадает чувство множественности. Когда впоследствии эти люди приходят в себя, они обнаруживают, что обладали ясным знанием вещей, более светлым и абсолютным, чем другие… Этот мрак есть свет, недостижимый ни одним смертным при помощи усилий ума (Poulain, 1950, р. 272).
Во всей литературе сказано, что мистик в этом состоянии пассивен и отказывается от борьбы. Он считает, что воспринимает «благодать» — божественный акт, направленный на него. Помимо этого в некоторых описаниях указано, что чувства и мыслительные способности перестают действовать — состояние, определенное в католической литературе как «соединение».
Внешнее несходство различных мистических документов отражает людское многообразие. И все же внимательное прочтение всех этих отчетов заставляет согласиться с Марешалем, который пишет:
Обнаруживается весьма деликатная психологическая проблема: слишком единодушный консенсус выявленных нами свидетельств, чтобы его отвергать. Это заставляет нас признать существование у некоторых субъектов определенного психологического состояния, которое, как правило, является результатом весьма суровой внутренней концентрации, поддерживающейся интенсивной аффективной деятельностью, но которое, с другой стороны, ни в коей мере не обнаруживает ни следа «дискурсивности», пространственного воображения или рефлексивного сознания. Кроме того, возникает вопрос, который приводит в замешательство: когда разрушаются образы, понятия и сознательное эго, что из интеллектуальной жизни остается? Множественность исчезает — это правда, но в пользу какого единства? (Marechal, 1964, р. 185).
Итак, из мистической литературы следует, что разные люди достигают того, что считают возвышенными состояниями ума и чувств. Эти состояния можно поделить на три группы: неподготовленное-чувственное, подготовленное-чувственное и подготовленное-трансцендентное. Между переживаниями, базирующимися на обычных аффектах, ощущениях и воображении, существовало бы, по- видимому, более значительное разграничив, но опыт, о котором идет речь, выходит за рамки этих модальностей.
Базовые мистические техники
Как продуцируются мистические переживания? Чтобы ответить на этот вопрос, я исследовал две базовые техники, входящие в мистические упражнения: созерцание и отречение.
В идеале созерцание — это неаналитическое восприятие объекта или идеи — неаналитическое, поскольку избавляются от дискурсивных мыслей и делается попытка очистить разум от всего, кроме восприятия объекта внимания. Мысль признается как прямое вмешательство, уступающая сущностному познанию через чистое восприятие. В основе отречения от мирских целей и удовольствий — как физических, так и психических — лежит тот же принцип самоосвобождения от всего, что отвлекает внимание и мешает восприятию высшего реализма и прекрасного в бытии. Отречение во всех текстах предписывается особенно основательно и совершенно ясно. В отрывке, с которого начинается эта статья, рекомендовано: «Забудь всякие создания, которые когда-либо сотворял Бог… чтобы мысли твои не управлялись… кем-то из них…» В книге Ланкаватра мы читаем: «…Стремитесь к избавлению от всех праздных мыслей и представлений, касающихся внешней стороны вещей, и всех идей об индивидуальности и общности, о страданиях и непостоянстве, и культивируйте высшие идеи об отказе от эго, пустоте и безббразности…» (Goddard, 1938, р. 323). Мейстер Эк-харт обещает: «Если мы освободимся от вещей вне нас, Бог наградит нас за это всем, что есть в раю… в полной мере…» (Clark & Skinner, 1958, p. 104). У Хилтона можно прочитать: «Поэтому, если ты жаждешь открыть свою душу, освободи мысли от внешних и материальных вещей, забудь по возможности тело и пять его органов чувств…» (Hilton, 1953, р. 205) Святой Иоанн призывает к полному очищению памяти:
Человек должен освободиться и очиститься от всех этих форм и способов познания и должен постараться утратить их воображаемое понимание, чтобы не осталось и впечатления о знании — ни следа; душа должна быть бесплодной и пустой, будто не касалась ее ни одна из этих форм, — замерев в полном забытьи. Но этого не произойдет, пока не стерта память во всех ее проявлениях, если ей нужно объединиться с Богом (St. John of the Cross, 1953, p. 227).
В большинстве западных и восточных мистических практик отречение также распространяется на актуальную жизненную ситуацию мистика. Бедность, воздержанность и уединение воспринимаются как необходимые факторы для достижения мистического единения. Дзен-буддизм, однако, считает, что повседневная жизнь — подходящее средство для достижения сатори, поскольку мирские страсти и желания отвергаются, а с ними и интеллектуальный подход к опыту. «Если я пребываю в своей данности, полностью очистившись от всего интеллектуального мусора, то ощущаю свободу в ее первичном смысле… свободу от интеллектуальных сложностей и моралистических привязанностей…» (Cuzuki, 1959, р. 19)
Инструкции к выполнению созерцательной медитации указывают, что весьма активное усилие прилагается на исключение, обесценивание внешних и внутренних стимулов, избавление от них, но в то же время — фокусировке внимания на объекте медитации. На этой активной фазе созерцания концентрация внимания на определенных объектах, идеях, физических движениях или дыхательных упражнениях рекомендуется как помощь для отвлечения внимания от его обычных каналов и сведения их к монотонной фокусировке[4]. Патанджали комментирует:
Привязывание мыслей к месту — есть фиксирование внимания… Фокусированность данной идеи на
