стреме.
— А мы костры жечь будем? — удивился Федя.
— Ну а чего не погреться? Спозаранку холодно.
Утро и впрямь выдалось такое, словно пора было снега ждать.
— Давайте к Чертяке прогоним, а там костер и запалим, — предложил Шурка.
Чертяка — лесное озеро. Круглое, черное, само собой бездонное, и всего с пятачок, в избе хорошей уместится.
Леха и Шурка стали ломать сухие ветки, а Федя обошел озеро и раздумался.
— По-моему, — сказал он ребятам, — это озеро произошло от удара не очень крупного, но страшно тяжелого метеорита.
Шурка бросил хворост, подошел к озеру, сунул палец в ноздрю, загляделся.
Леха, улыбаясь, разжигал слабый еще огонек. Он слушает вполуха, на все сто не верит. Он даже отцу с матерью на все сто не верит.
Пламя пыхнуло. Леха улыбнулся во весь рот, как цыган.
— Занялось!
Ребята сели вокруг огня, потянулись к нему красными озябшими руками.
— Воронятинки бы! — помечтал Шурка.
— Рано, — сказал Леха. — Пусть растут.
Огонь обгладывал ветки, пекло лицо. Федя встал поглядеть коров, притащил трухлявый, но сухой остов березы.
Кора закоптила, запахло дегтем.
— Люблю! — признался Леха.
— А я «Шипр», — сказал Шурка, — брата премировали флаконом. Я каждый день нюхаю.
— А в этом озере водится кто? — спросил Федя.
— Да кто ж тут еще будет водиться, когда это чертякино место? — удивился Шурка.
— А клады есть здесь? — спросил Федя.
— Конечно, есть! Где их нет? А здесь бояре жили. Им было чего от глаз хоронить.
— А чего бы ты с кладом сделал? — спросил Леху Шурка.
— Да ничего. Нашел бы, поглядел и оставил все как есть, до того, как в полный ум войду. Тогда бы и решил, что делать.
— А я бы государству сдал! — загорелся Федя. — На подводную лодку. В газетах бы написали.
— А я бы сдал на самолет, — встрял Шурка, — и наказ бы сделал: как вырасту, чтоб меня на летчика выучили.
— Несмышленые вы еще! Пошли коров перегоним, — поднялся с земли Леха. — У костра тепло, да коровам тут за каждой травинкой попинаться надо.
Погасили костерок, погнали коров еще дальше. Лес скоро кончился. Зазеленело впереди болото.
— Федька, беги наперед, заворачивай! Увязнут — хватим горя, — приказал Леха.
Федя помчался отрезать коровам путь к болоту. Завернул. А назад не торопится.
— Ребята! — зашептал он. — Птица кака-ая!
— Цапля! — определил Леха и засвистал по-разбойничьи.
Цапля замахала огромными крыльями, задергалась, повисла, скрючившись, над землей, опять замахала, замахала, словно половики встряхивала от пыли, нескладно, неумело. А поднялась, убрала длинные ноги и пошла кружить — красиво, широко.
— Вот как надо летать! — прошептал Федя. — Я же знал, что вот так и надо. Сначала оторваться от земли, потом повиснуть…
— Ты что, летал, что ли? — спросил Шурка.
— Во сне, — сказал Леха.
Федя кивнул.
— Во сне… Но если запомнить все движения, если сжаться, набрать побольше воздуха в грудь…
— Сегодня после обеда пасем возле пруда, — сказал Леха.
— Купаться, что ли, будем? — спросил Шурка.
— Да уж пора, май на исходе.
— Так ведь холод стоял. Вода не прогрелась.
— Ничего! Чем холодней, тем горячей.
Федя понял эту мудрость, когда сиганул в пруд с разбегу, зажмурив глаза, — обожгло. Вода была холодная, как кипяток.
Через неделю купались без всякого геройства: прогрелась вода.
— Ну что, Федька, поплывем на остров? — спросил Леха.
— Поплывем, — откликнулся Федя, а сердце у него — в комочек: далеко до острова.
Поплыли. Леха сразу же опередил Федю, тот погнался за ним и выбился из сил. Оглянулся — далеко до берега, а до острова, может, и ближе, но назад приплыть сил не хватит. Повернул Федя, а руки не слушают его, не гребут.
— Федька, ты чего? — испугался с берега Шурка. — Тонешь, что ли?
— Кажется, — прошептал Федя.
— Леха! — заорал Шурка. — Федька тонет!
— Иду! — Леха нырнул, подплыл, подал Феде руку, а тот — и силы откуда взялись — сиганул Лехе на шею.
Леха под водой бьется и тоже ни с места. Рванулся, нырнул, скинул Федю. Повернулся на спину, поплыл, себя не помня.
Шурка кинулся к Сторожке, за взрослыми.
А Федя и плыть не плыл, и тонуть не тонул. Барахтался. В голове туман.
«Сдаваться надо», — сказал себе.
Опустил руки, пошел погружаться, но тотчас рванулся к воздуху.
— Не-ет!
Леха сидел на берегу, глотал воздух. Федя видел это. «Не могу же я больше», — сказал он себе опять и подумал, что так не утонешь, нужно воды наглотаться. Открыл рот — противно, закашлялся, забился.
По плотине трусила бабка Вера.
— Леха, а ну-ка на плот!
Шурка и Леха кинулись к плоту. Как сами-то не догадались.
Федя протянул им руки. Ухватились, дернули, заволокли на дощатый помост. Положили. Федя сел, но тут же лег. Туман в голове. Туман и туман.
На берегу стали откачивать. Федя вырвался из рук:
— Я не пил.
Бабка взяла его под мышки, повела к дому.
— Пальцы в рот сунь, пусть вырвет.
— Я не пил воду, — сказал Федя, передвигая мягкими, как водоросли, ногами.
Феликс сидел на пороге, бабка велела ему стеречь дом. Кинулся к Феде, повис на нем:
— Братик мой! Братик!
Федя поцеловал Феликса в мокрые щеки.
— Обошлось, чего ты?
