О РУССКИХ РАБОТЯГАХ И ПОЭТАХ ТУТ ДАВНО ПОЗАБЫЛИ.
Фото Б. Гесселя
В доме № 27 по улице Гутенберга в Булони с 1920 до 1931 го-да жил князь Феликс Феликсович Юсупов со своей супругой, княжной императорской крови Ириной Александровной. В одном из помещений вполне скромного княжеского дома, расписанном знаменитым художником Александром Яковлевым, Юсупов устраивал по субботам вечера и спектакли. Если в России Феликс Юсупов был известен своим невероятным богатством, высокими связями и несколько скандальной репутацией, то за границей прославился он главным образом как убийца Распутина. Любопытно, что даже в новейшем перечне могил русского кладбища Сент-Женевьев-де-Буа, продаваемом в кладбищенской конторке, против фамилии Юсупов можно найти невероятную по своему тону формулировку: «освободил Россию от Распутина». Сам Юсупов рассказывал в своих (не внушающих, впрочем, большого доверия) мемуарах:
«Что сказать о хозяйке дома, которая в разгаре многолюдного обеда не может удержаться от следующего восклицания: «Юсупов войдет в историю благодаря своему ангельскому лику и своим окровавленным рукам».
На самом деле эта кровавая история (нисколько, похоже, не смущавшая Юсупова) сыграла ему в годы эмиграции добрую службу. Стоило какой-нибудь киностудии или издательству затронуть в своих произведениях историю экзотического друга императорской семьи Распутина и его гибели, как адвокаты Юсупова затевали против дерзновенных новый судебный процесс, жалуясь на искажение фактов, наносящее моральный ущерб убийце-князю и молчаливой красавице княгине. Один из таких процессов был выигран Юсуповым и принес ему крупный куш. Князь славился также как человек тонкого вкуса, и его нередко привлекали для консультаций в области оформления домов моды, магазинов, спектаклей, фильмов. Одно время супруги Юсуповы держали и собственный дом моды в Париже.
Вернемся, впрочем, к кругам менее аристократичным и соответственно жительствовавшим в более дешевой части поселка – в Бийанкуре. Именно там снимали квартиру Нина Берберова и ее муж Ходасевич.
Таким парижским чердаком и стала для Ходасевича на долгие годы квартирка в Бийанкуре с ее уличным шумом, духотой и не слишком мелодичным пением водопроводных труб.
Владимир Набоков называл Ходасевича величайшим русским поэтом XX века, литературным потомком Пушкина по тютчевской линии. Того же мнения, как ни парадоксально покажется такое сближение, придерживался Горький, назвавший в 1923 году Ходасевича «лучшим поэтом современной России».
Владислав Фелицианович Ходасевич родился в 1886 году в Москве. В 1920 году Ходасевич вместе со своей верной и заботливой второй женой Анной Ивановной и пасынком переехал в Петербург, где Горький помог ему получить две комнатки в Доме искусств (на углу Мойки и Невского). Ходасевич много пишет в это время, переживает творческий подъем и настоящий взлет своей популярности. Но вот 31 декабря 1921 года на встрече Нового года в Доме литераторов 34-летний Ходасевич оказался за одним столом с 20-летней Ниной Берберовой, начинающей поэтессой, которая только что перебралась с родителями в Петербург из армянского пригорода Ростова-на-Дону, из Нахичевани-Донской, где едва закончившая гимназию Нина пережила и то, что она называет в мемуарах «периодом распутства» (начала «шляться»), и первую свою большую любовь, может, самую большую любовь жизни – любовь к прелестной армянской девушке, к Виржинчик. Но тут, на новогодней вечеринке, начинается новая любовь – впрочем, как мне сдается, не любовь Нины, а любовь к ней Ходасевича, им тогда же и описанная:
Карты – это еще полбеды. Ходасевич с юности был неисправимый картежник, даже хотел написать теоретическую статью о связи карт и поэзии. Но вот новая буря любви… С одной стороны, она приносит бесценное вдохновение.
Но с другой стороны… Есть ведь самоотверженная, любящая жена Анна Ивановна, которая в эту программу не вписывается… В феврале 1922 года Ходасевич пишет жене письмо, которое начинает цитатой из Афанасия Фета:
«Офелия гибла и пела» – кто не гибнет, тот не поет. Прямо скажу: я пою и гибну. И ты, и никто уже не вернет меня. Я зову с собой – погибать. Бедную девочку Берберову я не погублю, потому что мне жаль ее. Я только обещал ей показать дорожку, на которой гибнут. Но, доведя до дорожки, дам ей бутерброд на обратный путь, а по дорожке дальше пойду один. Она-то просится на дорожку, этого им всегда хочется, человечкам. А потом не выдерживают».
Ходасевич храбрится, да ему и неловко, но суть ясна… Девочка хочет стать поэтессой, литератором, хочет, чтобы ее вывели на дорожку. Ей нужен помощник, защитник, учитель, поводырь. К тому же, судя по ее мемуарам, соблазняет ее и Запад, где пока что живут нормально… По-человечески ее можно понять, хотя в мемуарной книге своей она зачем-то намекает при этом, что уехала против своей воли. Но знаменитая ее книга, увы, не искренна и не правдива.
В 1922 году Ходасевич оформил на себя и «свою секретаршу» Берберову командировку «для поправки здоровья» и уехал из России навсегда. Первой остановкой был Берлин, эта «мачеха русских городов». В Берлине супруги были недолго: они жили возле Горького в Саарове, потом в Праге, в Венеции, в Париже (на бульваре Распай) и довольно долго – в Сорренто, опять же «под крылышком» у Горького: ведь главное на Западе даже не кусок хлеба, который никогда не был особенно дорог, не скромный пиджак, не галстук, главное – крыша над головой, которая всегда недешева. Ну а живший щедро, по-помещичьи Горький размещал у себя множество гостей и нахлебников еще и в Петрограде. До самого апреля 1925 года Ходасевич жил при Горьком. Официально он еще находился в командировке, только что-то не возвращался в Россию (почти как и сам Горький, который все время обещал вернуться), но мало-помалу положение Ходасевича становится двусмысленным. С 1925 года Ходасевич окончательно становится эмигрантом. На его несчастье, следует и разрыв с Горьким…
ТАКИМ ПРЕДСТАЛ МОЛОДОЙ ХОДАСЕВИЧ ПОД ПЕРОМ «МИРИСКУСНИКА» АННЕНКОВА
Фото Б. Гесселя
Ходасевич с Ниной переезжают в Париж: кончаются путешествия и каникулы… Сперва скромный, многим небогатым русским изгнанникам знакомый «Притти отель» на улице Амели, потом парижские пригороды – Медон, Шавиль, Бийанкур… В 1926 году Милюков отказывает Ходасевичу – не «от дома» (это бы куда ни шло) – от сотрудничества в своей газете, в «Последних новостях», в лучшей газете эмиграции. Ходасевич был вынужден до конца своих дней работать в худшей из двух главных эмигрантских газет – в «Возрождении».
Настоящая эмигрантская и настоящая семейная жизнь Ходасевича и Берберовой начинается с парижских пригородов и с поисков заработка (у эмигрантского литератора всегда нищенски скудного). Конечно, жизнь молодой, здоровой, тщеславной и полной любопытства Нины Берберовой была более активной и веселой, чем у ее загнанного даже не на парижский, а на пригородный чердак мужа. Нина сотрудничает в милюковских «Последних новостях», печатает там на машинке, а иногда и печатает свои писания. Стихи ее не имеют особого успеха («лет через 15, может, начнешь писать», – говорил ей Ходасевич), но зато сама хорошенькая журналистка имеет успех. Со временем и журналистика у нее становится лучше. Появляется в газете ее серия бытовых очерков из жизни рабочего предместья Бийанкур, где они обитали на улице Четырех Дымоходов.
Между тем Ходасевич впадает в панику, плохо спит по ночам, все его тревожит, вдобавок его мучают фурункулы, экземы… Семейной идиллии это все не способствует.
В 1932 году, после семи лет разнообразных парижских «дружб», Нина Берберова окончательно уходит от Ходасевича к Николаю Васильевичу Макееву.
К счастью, Ходасевич не долго оставался один. Молодая одинокая женщина Оля Марголина выходит за него замуж и разделяет тяготы его жизни.
