14 июня 1939 года Ходасевич умер. Через два дня его отпел католический священник православного обряда на улице Франсуа-Жерар, и поэт был похоронен на кладбище своего унылого пригорода Булонь- Бийанкур.
Ходасевич – не единственный талантливый русский, похороненный на бийанкурском кладбище. Там же покоится известный философ и писатель Лев Шестов (Шварцман). Там же – могила прекрасного скульптора Акопа Гюрджана, который родился в Нагорном Карабахе, в «грозном городе Шуша», учился на медицинском факультете в МГУ, потом в мастерской Паоло Трубецкого, затем в Монпелье. Вернувшись в Москву в 1915 году, он создал бюсты Скрябина, Рахманинова, Шаляпина, Бетховена, Толстого (этот бюст стоит на площади Льва Толстого в Париже). В 1921 году Гюрджан уехал во Францию, трудился, путешествовал, а умер в 1948 году в Булонь-Бийанкуре.
На том же кладбище упокоились еще два русских скульптора. Первый из них, Натан Именитов, родом из Латвии, обосновался в Париже еще в 1904 году, а выставлялся в Петербурге в 1909-м, в салоне Сергея Маковского. Умер он в Булонь-Бийанкуре в 1965 году, на 82-м году жизни. Другой – Леонид Инглези, из обрусевших греков, был губернским секретарем и гласным думы в Николаеве, с 1928 года (долгих 30 лет) он работал на парижском бульваре Араго (дом № 65) в мастерской мозаичиста Бориса Анрепа (в которого так пылко была влюблена Анна Ахматова). Последние 12 лет Инглези доживал в Русском старческом доме Земгора и умер в Булонь-Бийанкуре. Неподалеку упокоился русский живописец и график, уроженец Воронежа Павел Дмитриевич Шмаров. В Булонь-Бийанкуре он поселился только после войны, а до того выставлялся по всему свету, был награжден призами и медалями на международных выставках. Писал портреты и пейзажи. Его картину «Монмартр» купила вдовствующая императрица Мария Федоровна, та самая, у которой большевики перебили чуть не все потомство…
Вообще, как вы заметили, Булонь-Бийанкур густо населяли художники и скульпторы. Эту моду на Булонь среди людей искусства завел, кажется, еще эльзасец Бартольди, тот самый, что прославился своей статуей Свободы, установленной у входа в нью-йоркскую гавань. Даже те, кого не волнует скульптурное искусство, со статуей этой знакомы по бесчисленным карикатурам в антиамериканской прессе. Вслед за Бартольди в Булонь-Бийанкуре стали селиться и другие скульпторы – Жаннио, Пуассон, Ландовский, Липшиц, Мещанинов. Они известны во всем мире, но работы этих всемирно известных авторов можно найти и в местном музее. Полю Ландовскому (он умер в 1961 году 76 лет от роду) даже посвящен здесь особый музей (на улице Макса Блонда в Булони). Ландовский был всемирно знаменит между войнами: его святая Женевьева украшает мост в Париже, даже в нанкинском музее есть его работа, а изваянная им фигура Христа возвышается над Рио-де-Жанейро.
В Булони есть виллы знаменитых архитекторов, вроде Малле-Стивенса и Корбюзье, среди которых меня больше всего волнует вилла на Сосновой аллее (дом № 9), построенная знаменитым Корбюзье для его друга, русского скульптора, уроженца Литвы (а некогда – Гродненской губернии) Якоба Хаима Липшица (в Париже его звали Жак Липшиц). Липшиц учился в Вильно, сбежал в Париж восемнадцати лет от роду, дружил с Модильяни, Сутиным, Кислингом, увлекался, как все, африканским искусством и кубистами, стал выставляться в Париже 22 лет от роду, а к своим 82 годам был всемирно известным скульптором, лауреатом, кавалером орденов, богачом и умер на острове Капри. Тут самое время уточнить, что на булонскую виллу Липшица, построенную Корбюзье, я ездил в гости, не к скульптору-лауреату Липшицу, который давно на ней уже не жил, а к его бывшему пасынку и моему приятелю, человеку невероятной судьбы Андрею Шимкевичу. Может, это именно Андрей, а не изнеженный хитрец Феликс Юсупов и был самый славный человек в Булони…
Андрей был выходцем из знаменитой петербургской семьи. Фамилию его дяди, известного ученого- биолога, найдешь даже в кратких советских энциклопедиях (он, кстати, давал некогда уроки биологии юной матушке писателя Владимира Набокова – тесен былой Петербург). Отец Андрея, молодой Шимкевич, был, как все тогдашние недоучки, бунтарь, революционер, писатель, попал в Париж в эмиграцию (в пору первой русской революции), влюбился в красивую поэтессу-эмигрантку и женился на ней. Тут-то и родился Андрей. Потом супруги разошлись, а в России грянула новая, долгожданная, накликанная интеллигенцией революция, а за ней большевистский путч. Отец Андрея ринулся на родину – завершать дело революции, а красавица поэтесса вышла замуж за ставшего уже знаменитым молодого скульптора Липшица, в семье которого и рос Андрюша. Подросши, он стал неуемным, неукротимым (как все подростки, переживающие, можно сказать, новое свое появление на свет). В таком возрасте и с родным-то отцом не договориться, а тут еще какой-то отчим… Вот в России, где все поставили, говорят, с ног на голову, там интересно. К тому же там родной отец, видный военачальник. Надо бежать в Россию… И Андрей уехал к отцу. Отцу, конечно, было не до воспитания подростка: он день и ночь пропадал над картами в штабе, где обсуждали захват власти на всей планете. А Андрюша оказался на московской улице, дружил с беспризорниками, ночевал в теплых асфальтовых котлах. Учился у новых уличных друзей чему придется и уже лет пятнадцати попал в тюрьму – угодил в шестеренки еще только созидаемой гигантской пенитенциарной машины. Подросток он был лихой и крепкий, сбежал из тюрьмы, снова попался и снова сбежал. Снова поймали… И вернулся Андрей Шимкевич обживать бараки и нары ГУЛАГа – на долгих 27 лет. А потом Гуталинщик дал дуба, и была амнистия тем ни в чем не повинным, кто еще выжил. Андрей выжил – он был чуть не с детства лагерным человеком. А когда он вышел на волю, оказалось, что матушка его еще жива, живет на краю Булонского леса в доме, который Корбюзье построил для ее второго, давно уехавшего в Америку мужа. Первого-то большевики к тому времени поставили к стенке за все его «ревзаслуги». Стала Андреева матушка теребить французское правительство, а оно теребило советское. И чудо свершилось – отпустили Андрея к матери, на волю, в родную Францию, от которой так давно он отвык. Привыкать было, пожалуй, поздно – ни жены, ни профессии он уже не завел, а все-таки выжил, выживать его научил лагерь…
МОЛОДОЙ ГЕНИЙ ЛИПШИЦ ВСЮДУ ХОДИЛ С ЛЮБИМОЙ СОБАКОЙ
Приехав во Францию, я навестил его на Сосновой аллее в Булони, где и запертая мастерская, и самый дом пропахли его любимыми кошками. В доме Корбюзье и жил со своими кошками бедный зэк, оставивший больше полжизни в лагерях. Выражался он красочно, одними русскими матюжками, притом с неистребимым французским акцентом. Да хоть бы и без матюков, все равно на сытых аллеях Булони никто никогда бы не понял, о чем он толкует, какой еще такой лагерь…
Андрея нет больше, а вилла стоит: Сосновая аллея (l’Allee de Pins), дом № 9, угол улицы Искусств (la rue des Arts). Тут даже не один особняк, построенный Корбюзье для друзей-скульпторов, а два: один для Жака Липшица, а другой – для Оскара Мещанинова. Дома эти и в путеводителях обозначены, сюда ходят любители современной архитектуры, интересуются творчеством Корбюзье. Тут им раздолье, в этом булонском квартале Парка Принцев (Le quartier du Parc des Princes): на улице Нэнжессер-э-Коли (Nungesser- et-Coli) тот же Корбюзье построил дом № 24, а на улице Данфер-Рошро – дом № 6 (знаменитый дом Кука). Конечно, те же любители будут искать тут и дома, построенные архитекторами Малле-Стивенсом, Фидлером, Гильго, Хиляром, Перре, Фор-Дюжариком, Куррежем, Борнэ, Фишером, Пату… А самый этот квартал между Булонским лесом и авеню Королевы (l’Avenue de la Reine) задумал для чистой публики еще сам преобразователь Парижа барон Осман.
В том же шикарном квартале Парка Принцев на улице Саломона Рейнаха поклонники Наполеона обнаружат библиотеку-музей Поля Мармоттана. Чего там только нет, в этой галерее! Главное, там есть все, что имеет непосредственное отношение к прославленному императору.
Музеями эти места вообще не бедны. В квартале Меню (Menus) на набережной Четвертого Сентября (дом № 10) разместился музей-сад Альбера Кана. Этот богатый меценат, друг Родена и Анри Бергсона, оставил в дар городу не только свои дом и сад, но и свою богатейшую фотокиноколлекцию, истинный «архив планеты».
О музее Поля Ландовского я уже упоминал выше, но не говорил еще ни о здешней церкви Нотр-Дам- де-Меню (основанной в начале XIV века), ни о замковом парке, ни о замке Бушийо, ни о доме Марии Валевской, ни об острове Сеген, ни о муниципальном музее, ни о Булонском лесе… Богат славный мир городка Булонь-Бийанкур, в который то ли судьба, то ли просто женщина, то ли обе загнали на унылый чердак замечательного русского поэта…
Не имея надежды описать не только всех славных французов, но даже и всех славных русских, чья жизнь была связана с этим мало кому известным за пределами Франции парижским предместьем, не могу не рассказать хоть кратенько об одной совершенно замечательной русской женщине, жившей на
