полученное мясо под камень.
В лагерь он вернулся в смятении, не зная, что делать дальше. Крепость он захватить не мог, но не мог и вернуться в Кабул, потерпев подобную неудачу; кроме того, он запутался в любовных сетях. В конце концов он написал Малик Ахмаду письмо, в котором попросил у него руки дочери шаха Мансура. Малик Ахмад ответил решительным отказом, объяснив, что юсуфзаи уже отдавали дочерей своего племени Улугбеку, дяде Бабура, а также Тощему беку (Мирзе-хану) и что в обоих случаях это стало причиной несчастий для племени. Он даже заявил, что у них нет дочери, которую они могли бы отдать в жены падишаху.
В ответ Бабур прислал велеречивое царственное послание, в котором рассказал о своем посещении в обличье нищего дервиша и о впечатлении, произведенном на него Биби Мубарикой, а в доказательство правдивости своих слов предложил заглянуть под камень, где лежал спрятанный им кусок мяса.
Ахмад и Мансур оставались непреклонными, но племя вынудило их согласиться, – они и раньше отдавали своих дочерей, и теперь готовы отдать Биби Мубарику, чтобы отвести гнев падишаха от своего народа. Тогда братья Малики вынуждены были дать согласие.
Узнав об их согласии, Бабур приказал бить в барабаны, чтобы оповестить приближенных о своей радости, и распорядился начать приготовления к празднику; невесте он послал подарки, среди которых был и его меч. В свою очередь, оба Малика выехали сопровождать девушку до селения Талаш, где их встретили люди падишаха. В царскую ставку Биби Мубарику сопровождала ее няня по имени Руна и множество других слуг. Соблюдая все положенные почести, невесту усадили перед широким шатром посреди лагеря.
Всю эту ночь и следующий день из Кабула прибывали жены вельмож приветствовать невесту, но она не удостоила их своим вниманием. Разойдясь по своим шатрам, жены пришли к выводу, что «красота девушки неоспорима, но держится она неприветливо, и это неспроста».
Биби Мубарика приказала своим слугам заранее предупредить ее о появлении падишаха, поскольку собиралась приветствовать его в соответствии с указаниями Малик Ахмада. Вскоре ей донесли: «Переполох, который ты видишь, вызван всего лишь тем, что падишах направляется на молитву в главную мечеть». Однако после полуденной молитвы слуги сказали ей: «Теперь падишах направляется к твоему шатру».
В то же мгновение Биби Мубарика поднялась со своего ложа и, выйдя вперед, отчего ковер, по которому она ступала, выглядел еще великолепнее, остановилась в почтительной позе, скромно сложив руки. Когда падишах вошел, она низко склонилась перед ним, однако не откинула покрывало со своего лица. Падишах долго смотрел на нее, потом сел на диван и сказал ей: «Подойди, моя афганская царевна, сядь рядом со мной». Она снова низко поклонилась, но не двинулась с места. Он во второй раз попросил ее сесть. Она распростерлась перед ним, приблизившись совсем немного. Это тронуло его, и он сказал: «Приди и сядь, моя афганская царевна». После этих слов она обеими руками подняла покрывало, а затем, к его полному восхищению, высоко подобрала платье и сказала, что у нее есть к нему одна просьба и, если он даст свое позволение, она готова ее изложить.
«Говори!»– великодушно ответил падишах.
Тогда она сказала: «Представь, что в своем подоле я держу судьбу всего племени юсуфзаи, так ради меня прости им их прегрешения».
«В твоем присутствии я прощаю юсуфзаи все их прегрешения, пусть они так и остаются в твоем подоле, – ответил падишах. – Больше я не держу зла на юсуфзаи».
Тогда она склонилась перед ним. Падишах взял ее за руку и повел к дивану.
Когда пришло время вечерней молитвы, падишах поднялся с дивана, чтобы совершить молитву. Биби Мубарика вскочила и принесла ему туфли. Он надел их и, польщенный, сказал: «Ты сумела мне угодить, и ради тебя я простил все твое племя». И с улыбкой добавил: «Не сомневаюсь, что это Малик Ахмад подучил тебя».
Затем он удалился для молитвы, а Биби осталась молиться в своем шатре.
«Мы захватили столь укрепленную, неприступную крепость»
За преувеличениями афганской легенды о Тигре и горной принцессе скрывалась и толика правды. Среди родовитых женщин Кабула Биби Мубарика держалась обособленно, поскольку была очень молода и не могла похвастаться таким же знатным происхождением, как потомки Тимуридов. Она не родила Бабуру детей, но, по всей видимости, помогала ему советами и знакомила его с особенностями афганского образа мыслей, борясь за свой народ, как Эсфирь при дворе великого Ксеркса. В гареме падишаха ее прозвали афганской царевной.
Мемуары Бабура возобновляются с сообщения о событиях зимы 1518/19 года, после одиннадцатилетнего перерыва, и записи приобретают более четкий и лаконичный характер, в том числе рассказ о заключении союза с юсуфзаи и женитьбе на Биби. В ту зиму он собрал верных людей и выступил в поход в верховья Инда.
«Намереваясь направиться в Савад, против афганцев юсуфзаев, мы выступили в пятницу в поход… Шах Мансур Юсуфзаи поднес в дар несколько вкусных, опьяняющих «камали». Я разделил одну камали на три части и одну долю съел сам, другую отдал Тагаю, а третью – Абдаллаху Китаб-дару. Это здорово меня опьянило. В этот день, когда беки собрались после вечерней молитвы, я не мог прийти на совет. Удивительное дело! Теперь я могу съесть целую такую камали и она не причинит мне ничего подобного…
Выступив со стоянки, мы снова спешились у входа в долины Кахраджа и Пешграма. Когда мы находились там, выпал снег выше щиколотки. В тех местах снег выпадает редко, и жители были очень удивлены. По соглашению с Султан Ваисом Савади жители Кахраджа были обложены налогом в четыре тысячи харваров зерна в пользу войска. Собирать зерно я послал Султан Ваиса. Эти простые горцы никогда не подвергались таким поборам; они не смогли отдать столько зерна и совершенно разорились… Ради добрых отношений с юсуфзаями я просил в жены дочь Малик-шаха Мансура. Именно на этой стоянке было получено известие, что дочь шаха Мансура едет ко мне с данью юсуфзаев. Ко времени вечерней молитвы мы устроили попойку. Я пригласил на попойку султана Аладдина, посадив его возле себя, и пожаловал ему почетный халат. В воскресенье… мы двинулись дальше и стали лагерем, выйдя из долины. На этой стоянке Таус-хан Юсуфзаи, младший брат Малик-шаха Мансура, привел к нам свою вышеупомянутую племянницу…
Во вторник, седьмого, я созвал беков и знатных афганцев дилазаков и устроил совет. Мнения сошлись на таком решении: год подходит к концу, от месяца Рыбы остается немного дней, весь хлеб в равнине собрали. Если мы пойдем теперь в Савад, люди не найдут припасов и будут терпеть лишения. Следует двинуться через Амбахир Пани Мали, перейдя реку Савад выше Хашт-Нагара и совершить налет на равнинных афганцев юсуфзаев и мухаммедзаев (но не зимой), которые живут в долине вокруг Сангара. А на следующий год надлежит прийти сюда пораньше, ко времени сбора зерна, и хорошенько подумать об этих афганцах».
В этих кратких сообщениях ощущается несомненная связь с афганской легендой: здесь есть и эпизод с опьянением Бабура в присутствии посланца юсуфзаи, и прибытие Биби Мубарики с данью от ее народа, и отсрочка расправы над племенем. Судя по всему, Бабур больше не покушался на горные пастбища племени юсуфзаи, – должно быть, Биби Мубарике удалось наладить отношения между странствующим монархом и сильным племенем, караулившим перевал, ведущий в долину Сват, – один из путей к Инду.
Одним из последних достижений верного Касима было заключение некоего подобия соглашения между падишахом и не признающими компромиссов кочевниками. Племена, населяющие склоны Гиндукуша, отличались необъяснимой и неискоренимой привычкой беспрестанно перемещаться между своими летними и зимними пастбищами.
Бабур сделал попытку задержать их на зимовьях, расположенных близ Кабула, чтобы приобщить к оседлости, однако на это требовались продовольственные запасы. Их не было, и Бабур с горечью записал: «Жители степей по доброй воле никогда не согласились бы поселиться в Кабульской области. Явившись к Касим-беку, они попросили его о посредничестве насчет переселения в другое место. Касим-бек долго убеждал меня; в конце концов он получил для аймаков разрешение перекочевать в Кундуз и Баглан».
Зимой 1519 года Бабур выступил в поход, двинувшись через горы в стороне от проложенных троп. Воин, высланный вперед на поиски дороги, столкнулся с каким-то афганцем и, не мешкая, отрубил ему голову, чтобы доставить в лагерь военный трофей. Бабура позабавило, что на обратном пути воин-разведчик уронил и потерял отрезанную голову, к тому же он так и не принес нужных сведений.