Но вся добыча, которую я себе позволил, состояла из винограда и в турецком молитвеннике: хозяин заплатил за это жизнью». Склонность Бестужева дразнить судьбу поощрялась обстановкой военного лагеря: «Я дерусь совершенно без цели, без долга даже, бескорыстно и непринужденно», — писал он Ксенофонту Полевому в 1834 году. Тема сниженного, самодостаточного героизма проходит и в прозе Марлинского. В рассказе «Часы и зеркало» офицер, вернувшийся с Кавказа, рассказывает о «диких обычаях горцев, этого живого обломка рыцарства, погаснувшего в целом мире», об «их страсти к независимости и разбою», об «их невероятной храбрости, достойной лучшего времени и лучшей цели».
Если рассматривать злободневный материал, которым оперировал Марлинский, то получится, что только гибель в бою не утратила героического смысла и эстетического обаяния. В знаменитой сцене из «Аммалат-бека», когда отряд горцев, окруженный превосходящими силами русских, заводит «смертную песню», прежде чем броситься в последнюю кинжальную атаку[91],— автор специально фиксирует «невольное благоговение», с которым внимают этой песне егеря и казаки, через несколько минут штыками закалывающие противника.
«Перед нами, на окровавленном плаще, лежал труп убитого полковника, и как гордо, как прекрасно было его чело!.. Офицеры и солдаты рыдали. (…) Но воину ли жалеть о такой завидной смерти? Нам должно желать ее!» В «Письмах из Дагестана», откуда взят этот пассаж, тема смерти возникает по естественному контрасту с описанием веселья, царившего в солдатских палатках накануне сражения: «Скажите, какая нить связывает два мира, две судьбы, Две жизни? Скажите, отчего, готовясь расторгнуться, она почти всегда дает ощутить себя то грустью предчувствия, то зловещими снами?»
Предчувствия смерти овладевали и Марлинским по мере того, как он убеждался в «неподвижности» доставшегося ему «жребия». Его обходили заслуженными отличиями, здоровье разрушалось, и даже долгожданное производство в офицерский чин (в 1836 году) не избавляло от становившейся все более постылой обязанности «ходить в стрелковой цепи наравне с прапорщиком только что из корпуса». Хлопоты графа Воронцова о его переводе в статскую службу с тем, чтобы предоставить возможность для нормальной литературной работы, оказались безуспешными. Император, не склонный миловать своих «друзей по 14 декабря», начертал резолюцию: «…не Бестужеву с пользой заниматься словесностью; он должен служить там, где сие возможно без вреда для службы». С надеждой когда-либо увидеть родину и родных он должен был проститься; но перспектива «быть подстреленным в какой-нибудь дрянной перестрелке, в забытом углу леса», его бесила.
Марлинский знал, как надо умирать на войне, и рассказал об этом читателям в очерке «Он был убит». «Впереди всех
бросился он на засаду — и назади всех остался; остался в тесном кружке храбрых, легших трупом с ним рядом. (…) И еще около нас свистали вражеские пули, еще „ура“ и гром стрельбы раздирали воздух, но уж того, кем было начато это „ура“, кто вызвал эти выстрелы, не стало. Быстрее пули умчался он, исчез кратче звука».
7 июня 1837 года в сражении при мысе Адлер он был адъютантом генерала Вольховского; его неоднократные просьбы пойти в цепь застрельщиков Вольховский отвергал, прибавляя: «У вас и без того довольно славы!» Но славу Бестужев вкусил при жизни, теперь дело шло о героической смерти.
В
тот же день он добился своего.
А. Л. Осповат
Примечания
Настоящее издание включает десять прозаических сочинений Бестужева (Марлинского), завершенных и напечатанных при жизни автора (единственное исключение оговаривается ниже). Первые публикации этих произведений весьма неравноценны в текстологическом отношении, поскольку после событий 14 декабря писатель был отлучен от литературно- издательского процесса и не имел никакой возможности осуществлять свою авторскую волю на этапах редактирования и набора (держать корректуру, бороться с вмешательством сторонних лиц и т. п.). Бесправным положением едва ли не самого популярного прозаика 1830-х годов злоупотребляли сверх всякой меры: купюры в его текстах и вообще редакторская правка были вызваны не только цензурными условиями, но зачастую сугубо вкусовыми соображениями (сейчас уже необъяснимыми); пропускались — или, наоборот, самовольно вписывались — целые абзацы, фразы, обороты; неточно передавались написания собственных имен, географических названий и иноязычных выражений, не говоря о произвольных заменах в трудночитаемых местах автографа.
Первое (анонимное) собрание сочинений писателя (Русские повести и рассказы. СПб. — М., 1832–1834, ч. I–VIII) ориентировалось только на печатные источники. Принцип механического воспроизведения печатных текстов господствовал и в первом посмертном издании А. Марлинского (Полн. собр. соч., СПб., 1838–1839, ч. I–XII), что вызвало нарекания со стороны его друга и литературного единомышленника Н. А. Полевого. Рецензируя части VII–X данного издания, Полевой указал на многочисленные искажения в текстах и в заключение предложил «как-нибудь» «пособить горю»: «Приложить хоть варианты, сверивши тексты с рукописями Марлинского? <…> Теперь из могилы он уже не заступится за свои литературные права, священные не менее всяких других прав» (Сын отечества, 1839, ч. VII, отд. IV, с. 65).
Однако положение дел не менялось в течение целого века — вплоть до выхода «Избранных повестей» А. Марлинского (Л., 1937), подготовленных Г. В. Прохоровым. Этот ученый, впервые описавший рукописный фонд Бестужева и обратившийся к нему в практических целях, в некоторых случаях восстановил подлинный авторский текст, но от последовательного применения своего подхода отказался. Его опыт не был использован при подготовке «Сочинений» А. А. Бестужева (М., 1958, т. 1–2); это издание заметно расширило корпус текстов, доступных широкому читателю, но одновременно тиражировало многие смысловые искажения, допущенные в дореволюционных публикациях (см.: Генцель Я. О текстологических недостатках нового издания сочинений Бестужева (Марлинского). — Русская литература, 1961, № 1, с. 134–138). В сборнике Бестужева «Повести и рассказы» (М., 1976), подготовленном составителем настоящего издания, повести «Испытание» и
Вы читаете Ночь на корабле
