можно родиться, прожить всю жизнь и умереть в Копакабане, так ни разу и не покинув этот район. Да и кому захочется покидать его?
Это был первый район, сложившийся по соседству с пляжем, и его обитатели могли ходить туда в любое время; здесь раньше, чем в любой другой части города, спорт занял прочное место в жизни горожан, местные жители отличались ото всех остальных кариок замечательным загаром. И именно здесь родился новый рецепт счастья: поменьше на себя надевай и побольше радуйся жизни. В 1920-м в Копакабане было 17 000 жителей, в 1940-м — 74 000, в 1950-м — 130 000, в 1960-м — 183 000. Откуда взялись все эти люди? Отовсюду, со всей Бразилии и из других стран сюда спешили представители всех классов общества. Но стоило им проехать сквозь тоннель под авенидой Принцесса Исабель, как они оставляли свое происхождение позади и очень быстро перенимали новый ритм жизни. Это относится к интеллектуалам, артистам, банкирам, дипломатам, бизнесменам и беднякам. Немало последних приехало с северо-востока Бразилии, они нанимались носильщиками, вешали на дерево напротив здания, где работали, клетку с птицей и в мгновение ока превращались в местных жителей. Рио всегда был синтезом, а Копакабана — его воплощением.
В самбе 1940 года «Копакабана», сочиненной Жоау де Барру и Алберту Рибейру, этот район называется
В сороковые и пятидесятые у Копакабаны не было соперниц. По сравнению с авенидой Атлантика бледнели даже променад дез Англе в Ницце и Круазетт в Каннах, которые вдохновляли некогда ее создателей. Ни та ни другая улица не могла сравниться с авенидой Атлантика ни длиной, ни красотой и изяществом, не говоря уже об изящных созданиях, порхавших по ней. И в то время как жизнь двух последних чудесных курортов во всем зависит от сезона, в Копакабане она кипит в любое время года: здесь постоянно, каждый день бывает столько народа, сколько появляется в Ницце только в самые горячие дни высокого сезона. Но дело не только в этом. Если Копакабана — это, можно сказать, Ницца и Канны, взятые вместе, то есть у нее и марсельская сторона, не такая законопослушная и респектабельная, населенная жиголо, контрабандистами, содержанками и подозрительными личностями с респектабельной внешностью. И в течение тех тринадцати лет, пока азартные игры были в Бразилии разрешены законом, начиная с 1933 года, Копакабана походила еще и на Монте-Карло, а два ее знаменитых казино, «Атлантика» и «Копа», поглощали целые состояния, и деньги рекой текли в этот район. С такой прибылью казино могли позволить себе устраивать любые развлечения, какие им заблагорассудится. Во время войны в Рио приезжал Бинг Кросби, более известный в те времена, чем Синатра. Французы прибывали толпами: Морис Шевалье, Жан Саблон, Шарль Трене, Эдит Пиаф, Ив Монтан. Некоторые оставались насовсем, как оркестр Рея Вентуры, с Полом Мистраки в качестве аранжировщика и солистом Генри Сальвадором, — они провели в казино квартала Урка много лет и уехали только после войны, впитав немало ритмов самбы.
В 1946-м помешанное на морали правительство закрыло бразильские казино (оставив, таким образом, без работы десятки тысяч людей). А любители крупных ставок просто обналичили свои фишки и отправились попытать удачи в Лас-Вегасе, где в те времена были только гремучие змеи да один- единственный отель посреди пустыни — «Фламингу», принадлежавший гангстеру Багси Сигелу. Так все и закончилось. Лас-Вегас неизбежно стал Лас-Вегасом, а по истечении своего мандата президент-моралист, старый маршал Дутра, вернулся домой, надел пижаму и лег спать.
Но этого было мало, чтобы убить Копакабану. Наоборот, закрытие казино привело к расцвету ночных клубов, примерно как это случилось в Нью-Йорке после отмены «сухого закона», когда заведения, торговавшие алкоголем из-под прилавка, оказались не нужны. Не успели еще замереть рулетки, как Копакабана поставила ночные развлечения на поток и множество клубов открывались в семь вечера, чтобы закрыться только в семь утра. Их были десятки, роскошных и попроще, от Леме до площади Лидо, от Беко дас Гаррафас (Бутылочного переулка), до «Паласа Копакабана», затем небольшое белое пятно, заполненное жилыми домами, но около посто 5 и посто 6 клубы появляются вновь и тянутся почти сплошной линией вдоль пляжей, улиц и переулков. Их открывают в отелях и маленьких тупичках — везде, где найдется место поставить пианино и десяток столиков. Некоторые из них стали легендами, как «Vogue», «Sacha», «Plaza», «Drink», «Arpege», «Meia-Noite» («Полночь»), «Clube da Chave» («Клуб ключей»), а позже «Cangaceiro» («Бандит») и «Fred’s». Это самые крупные и дорогие; сюда наведывалось столько политиков, кинозвезд и знаменитостей, что официанты и метрдотели имели больший опыт международного общения на высшем уровне, чем иные послы.
В этих клубах, с их прокуренным воздухом и сильным запахом дубовых бочек, реальная жизнь отступала на второй план. Время отмеряли не часами, а вспышками страсти, флирта, внезапного влечения, изменами, амурными победами, пьяными кутежами, ревностью и драками. Недозволенный поцелуй в коридоре, ведущем в туалет, мог означать развод, если становился достоянием общественности. Не то чтобы эти люди придерживались пуританских взглядов, вовсе нет. Но правила поведения в сороковые и пятидесятые были не такими, как сейчас (хотя бывали случаи, когда за одним столиком встречались экс- мужья и экс-жены, потягивая виски со своими новыми пассиями). Первые роли в таких вечерах доставались мужчинам и женщинам, умудренным опытом, и умелым искусителям, и никто не знал, когда же они ложатся спать. Выходя из клуба в лучах утреннего солнца, они могли похвастаться мешками под глазами, достойными Тристана Тзары и Тэды Бара. Затем они отправляли свои драгоценные тела на отдых в загородный клуб.
Были и такие, кому удавалось совмещать бурную ночную жизнь с успехами в деловой жизни, в качестве примера можно назвать Цезаря Тэдима, богатого бизнесмена и классического представителя богемы Рио. Рабочий день на его химической фабрике начинался в шесть, и первым там появлялся он сам. В два часа дня он чувствовал, что с него хватит, и уходил домой спать. В восемь вечера он просыпался и оправлялся в «Vogue» на авениде Принцесса Исабель. Там он завтракал, обедал, танцевал, пил с самыми желанными женщинами города и кого-то из них соблазнял. Из клуба Тедим направлялся прямиком на фабрику, и все начиналось сначала. Многие придерживались подобного образа жизни. У «Vogue» было одно неоспоримое преимущество — он располагался в отеле, где в случае острой любовной необходимости всегда удавалось снять комнату. Ни клуб, ни отель не выстояли во время ужасного пожара в 1955-м, но в Копакабане все еще с избытком хватало храмов музыки и любовных гнездышек.
До 1960-го все, что можно было рассказать вслух, публиковалось ежедневно в специальных колонках, посвященных ночной жизни. Каждая газета нанимала своего журналиста следить за светской хроникой, а самый влиятельный из них, Антонио Мария из издания «Ультима Хора» и сам был заметной фигурой в этом театре страстей. (Настанет день, и кто-нибудь обязательно напишет «непечатную», неопубликованную историю жизни ночных клубов — кто с кем крутил романы, кто кому и как мстил, какие состояния и женщины переходили из рук в руки.) И никто не удивлялся, что вся эта ночная феерия происходит в городе, который славится своими солнечными днями.
А еще там была музыка — восхитительный фон для
В музыкальном смысле Рио всегда был космополитичен, и в клубах Копакабаны можно было услышать все ритмы послевоенной эпохи: фокстроты, буги-вуги, французский шансон, болеро, мамбы, румбы, калипсо,
