В те несколько минут перед выходом короля он почувствовал в ней нечто большее, чем обыкновенную силу. Политиканы и магнаты обычно судят обо всем по удельному весу успеха. То, чем она обладала, было сильнее, глубже и гораздо опаснее. Она походила на человека, которому больше неинтересно приумножать свои богатства и достижения, потому что он вовлекся в нечто более важное, а успех полностью зависит от его собственного самоконтроля. Даже ее поклон королю был не более чем легкий наклон головы, словно при всей полноте мирской власти над этой страной у него не было власти над ней. Словно ее не было ни у кого. И меньше, чем у кого бы то ни было, — у этого нежно-старомодного графа, который явно одурманен и ловит каждое ее слово. Мортон снова встретил ее взгляд. Он не мог определить, о чем она думает.
— Она прекрасно справляется со своим возрастом. Но она старше, чем выглядит. Старше, быть может, лет на десять, — пробормотал Иосиф.
— Так много?
— Инстинкт хирурга. И все эти подтяжки. Те, кто делают столько подтяжек, здорово пожили, но никак не могут привыкнуть к мысли о том, что пора успокоиться. Может, из-за всех этих любовных связей.
— Психиатрия много потеряла, когда ты избрал для себя хирургию, Иосиф.
— Ты считаешь, в моей работе мало психологии? Подумай как следует, Дэвид!
Но Мортон обезоруживающе улыбнулся, продолжая думать о Мадам.
Она стояла позади группы, окружившей лауреата этого года в точных науках. Без сомнения, он был блестящим химиком, но при этом еще и жутким занудой с кошмарной манерой привлекать еще большее внимание к своему лицу альбиноса частым вытиранием его носовым платком, хотя она не видела следов пота, увлажняющего его кожу, которая напоминала брюшко слизняка. Лауреат разглагольствовал с делающим его речь почти неразборчивой славянским акцентом о необходимости науки, способной разрешить проблему голода в мире с помощью создания синтетической пищи.
Линдман пробормотал ей на ухо:
— Может, пойдем? Сейчас можем свободно уйти, и у нас еще останется время для позднего ужина.
Она ответила холодно, не поворачивая головы:
— Не сегодня. Мне нужно поработать.
Он постарался скрыть разочарование.
— Тогда, может быть, ленч завтра?
— Вы не должны монополизировать меня, Олаф.
Линдман стоял, совершенно раздавленный, следя за ее взглядом, снова обращенным в сторону Иосифа и Мортона, шедших через зал.
— Полковник Мортон знал, что я буду здесь?
Он был словно ходячим опровержением одной из ее теорий о людях: тот, кто достиг столь многого, не может не быть уязвим.
— Вряд ли. А почему вы спрашиваете?
— Просто так, Олаф. Он необычный человек. — И все-таки она чувствовала, что этот полковник не сделал ни единой попытки заполнить мертвое пространство между ними, словно не желал ни сделать ей приятное, ни произвести впечатление.
— Полагаю, да. Но у него довольно странная работа — быть полицейским мира. Есть что-то героическое и абсурдное в этом, вам не кажется?
Что бы ей ни казалось, она оставила это при себе, предпочитая ограничиться утверждением очевидного:
— На первый взгляд между ним и доктором Крамером довольно мало общего.
— Насколько я понимаю, доктор Крамер работал с ним. Кем-то вроде советника — я слышал об этом на совещании в Министерстве иностранных дел.
Мадам потребовалось время, чтобы ответить, и ее ответ мог относиться к чему угодно или вообще ни к чему из того, о чем шел разговор:
— Вот как?
Они были уже на полпути к выходу, когда Иосиф сказал Мортону:
— Я не доверяю этой женщине. Она следила за тобой не отрываясь, с самого момента выхода короля.
— С чего бы это? Ты уверен, что она следила не за тобой?
— Она следила за тобой, и ты это знаешь.
Мортон не подтвердил и не опроверг, что знает. Они оба снова поймали ее взгляд, на этот раз в одном из наклонных зеркал в зале.
— Она хитра, Дэвид. Когда-то у меня была подружка, похожая на нее. Она обычно ставила машину на улице и следила за мной в зеркале. Мадам, похоже, того же сорта. Это еще одна причина, почему я не доверяю ей.
— Сколько же всего причин, а, Иосиф? — небрежно осведомился Мортон.
— Наверно, этих достаточно. Но все они в конце концов сводятся к одному и тому же. Она — групи[10] за медиками. Таким я действительно не доверяю.
Ее отражение в зеркале отвернулось от них, вслушиваясь в то, что говорил кто-то рядом.
Давненько Мортон не слышал, чтобы Иосиф или кто-то еще употреблял это слово. Они прошли мимо кучки людей, столпившихся вокруг лауреата в области борьбы за мир. Во всю мощь своего фальцета он разглагольствовал о том, что лучше сохранять мир, чем петь ему дифирамбы.
Иосиф продолжал слегка раздраженным тоном:
— Ты слышал, как Линдман говорил, что она была любовницей Крэйтона?
— Это вряд ли делает ее групи, не говоря уже о медицинской групи, Иосиф.
— Сейчас я скажу и об этом, Дэвид. Но я уверен, Крэйтон был для нее лишь проходным этапом. Теперь у нее есть его деньги, и она может делать все что угодно. И неплохо делает — все, кроме того, что относится к моей профессии. Ходит множество разговоров о том, как она поддерживает медицинские фонды. На самом же деле она дает очень мало, учитывая то, что «Fortune» за прошлый месяц объявил ее самой богатой женщиной в мире — даже богаче королевы. С такими деньгами можно содержать все здравоохранение или поднять на ноги Национальную службу здоровья в Британии. А на деле она дает не больше, чем должна давать — только чтобы держаться впереди Сони Крэйтон по части благотворительных бифштексов. И делает она это лишь потому, что это пачкает носик миссис Крэйтон в грязи, напоминая, что когда ее муж Элмер умирал, она не рыскала в поисках нового сердца для него. Нет, сэр, это делала старушка Мадам. И она не желает, чтобы мои шефы забывали об этом. Как не желает и того, чтобы любой человек, связанный с нашей профессией, забыл, что лежал некогда в клинике некто Элмер — в той клинике, которую сам же и содержал, — и для него не нашлось сердца.
— Что же она сделала?
Иосиф задумчиво улыбнулся своему отражению в одном из зеркал.
— Наше превосходительство полетело аж в Индию. Кто-то сказал ей, что она сможет купить там новое сердце, так сказать, в упаковке… Или, вернее, из того, кого распаковали специально для этого, — причем купить без всяких лишних расспросов. Кто-то объяснил ей — половину платишь вперед, остальное — при доставке. Поразительно, чему могут поверить и что могут делать люди, даже такие смышленые, как она. В любом случае это все равно бы не сработало. В те времена не существовало еще технологии, позволяющей сохранять сердце для трансплантации даже короткое время. Но она все же отправилась, чтобы заключить сделку с каким-нибудь местным делягой в этой области. Там их и сейчас можно отыскать чуть ли не на каждом углу. Почки, печень, сердце: только назовите — и вам скажут, что все будет сделано. Только забудут добавить, что тело реципиента почти наверняка отторгнет эти органы, потому что никто не произведет нужные анализы тканей. Так или иначе, пока она находилась там, Крэйтон умер. Как я слышал, она так никогда и не простила хирургов по трансплантации всего мира за то, что они не сумели помочь. И это, пожалуй, единственное, что у нее общего с Соней Крэйтон. Вот почему никто из них не делает никаких пожертвований ни одному из известных центров по трансплантации.
— У тебя замечательный дар все разнюхивать, Иосиф.
— Это предложение работы, Дэвид? — бодро парировал Иосиф. — Хочешь еще кое-что? Когда я узнал, что Мадам желает встретиться со мной, я навел справки у своих коллег. Многим из них кажется, что
