год как продается. Никто в ней не живет, давно уже. У меня ключи есть запасные, чтобы пускать покупателей. Только уже месяца три, как ни одного не было. А кактусов здесь Маруся отродясь не разводила.
– Что за Маруся?
– Хозяйка квартиры. Она к детям переехала, внуков нянчить. А квартиру продать решили. Вот и…
– Говоришь, никого здесь не было? Ни жильцов, ни покупателей?
– Ей богу, правда! Вот те крест! – тетка нервно перекрестилась.
Братья вышли на улицу, злые и растерянные.
– Что ж, у меня глюки, по-твоему? – недоумевал Вадим. – Сюда он зашел! В эту самую квартиру! Свет зажег. И занавески на окне были, и кактус! – он выругался, плюнул с досады. – Слушай! Я же номера его машины запомнил.
– Найдем. Я этого нелюдя в клочья изорву, лично! По маленькому кусочку буду отрезать и смеяться…
– Ладно, поехали домой. Светает уже.
По дороге Вадим подумал, что таких номеров, скорее всего, не существует. Впоследствии его догадка подтвердилась.
Уже засыпая, он вспомнил московского «заказчика». Те же повадки и та же жестокость…
В Подмосковье по ночам подмораживало, листва с хрустом рассыпалась под ногами. Серые рассветы наводили на Валерию тоску.
Никита, напротив, радовался холодному свежему воздуху, своему возвращению к полноценной жизни. За окнами веранды синицы расклевывали сладкую от мороза рябину.
Бабушка жарила пухлые оладьи, необычайно вкусные, политые растопленным сливочным маслом. Уютно шипел самовар, пахло чаем, мятой и мелиссой.
Никита и Валерия завтракали, когда раздался телефонный звонок.
– Это Вадим! – обрадовался Никита. – Сейчас мы узнаем что-нибудь новое.
У Валерии тревожно сжалось сердце. После гибели Евгения она боялась своих видений, после которых ее охватывали холод и дрожь.
– Что, Никита? – не выдержала она.
– Сейчас! – он что-то односложно отвечал Вадиму. – Да… нет… надо подумать…
Попрощавшись с другом, он положил трубку и повернулся к Валерии.
– Что-то случилось?
– Жена Горского мертва.
На кухне воцарилось молчание…
Вадим после разговора с Никитой долго смотрел в окно. Пирамидальные тополя тянули мокрые ветки вверх, в дождливое небо. В открытую форточку доносился шум проезжающих машин.
– Богдан! – позвал он.
Брат не ответил. В ванной плескалась вода: Богдан, по-видимому, принимал душ. Он был сам не свой с тех пор, как узнал о смерти Алены. Вадим знал, что это пока только шок. Горе придет потом, выльется слезами и бурным отчаянием, приносящим облегчение.
После душа Богдан, отказавшись от еды, отправился к Горскому узнать подробности гибели Алены.
– Только без глупостей, – предупредил его брат. – Дров не наломай! А то сам загремишь за решетку.
Сергей открыл, уже под градусом, опухший и небритый. В квартире царил полнейший разгром.
– Чего тебе? – угрюмо спросил он, тем не менее пропуская Богдана в дверь.
– Поговорить хочу! Пустишь?
– Уже пустил. Чего надо?
– Пойдем, сядем, что ли… Не в коридоре же такие дела обсуждать?
– У меня с тобой никаких дел нет и быть не может!
– Ошибаешься, мразь! – закипел от ярости Богдан. – Лида из-за тебя умерла, а теперь и Алена! Ты прямо «синяя борода» или еще хуже!
– Рехнулся? – опешил Сергей, пятясь в глубь коридора. – При чем тут я? Лида… она сама это сделала… случайно. Наверное, пузырьки перепутала. А что с Аленкой приключилось, я не могу себе представить. Случайно упала! Головой ударилась…
– Не слишком ли много случайностей, парень? Девчонки жили себе да жили, пока такой Дон Жуан, как ты, не появился. И пошло… Менты пока ничего не знают про Лиду. Если кто-то донесет, тебе тюрьма светит!
– Что ты болтаешь? – испугался Горский. – Тебе же известно, что к смерти Лиды я никакого отношения не имею! И Алену я… не трогал. Спал! Едва до кровати доковылял и свалился. У соседки спроси… она подтвердит.
– Вот об этом лучше ментам расскажи. Жили-были две сестры, молодые, здоровые. Тут барин из-за границы прикатил. И обе девчонки – на том свете! Чисто случайно. А? Интересная сказочка получается?
– Прекрати! – На Сергее лица не было. – Пойдем лучше выпьем, помянем… Черт знает, как это получилось?! Я до утра глаз не сомкнул, думал: с чего все началось? Забава же! Ночь на Ивана Купалу!
– Ладно, – Богдан тоже сник. – Пойдем поминать. Так ты правда спал, когда Алена… когда…
– Правда. Чем хочешь поклянусь. Спал мертвецким сном! Ничего не видел, не слышал… Хочешь верь, хочешь нет.
– Ах ты, скотина! Жену убивают, а ты храпишь! Сволочь… – Богдан заплакал, вытирая скупые слезы.
– Да не слышал я ничего! – заорал Горский. – Если б я… За кого ты меня принимаешь?
В кухне как будто смерч пронесся. Все вверх дном.
– Гляди, что тут творится…
– Наливай, – махнул рукой Богдан, усаживаясь на кухонный табурет. – Заодно и меня помянем! Моя жизнь кончена. Без Аленки мне… Знаешь, о чем я жалею? Что не убил тебя тогда.
Богдан сказал это без злости, – обреченно, безнадежно. Потому как ничего уже нельзя было исправить.
Они выпили, молча, не закусывая. Налили по второй. Горский тоскливо смотрел на бутылку, – ему не удавалось опьянеть настолько, чтобы забыться.
– Я когда из Франции ехал сюда, медальон купил. Думал, на счастье! – Его рука привычно потянулась погладить золотую подвеску.
Медальона не было. Горский вскочил как ошпаренный, шаря по груди под рубашкой. Богдан смотрел на него с недоумением.
– Черт! Где он?
– Кто?
– Да медальон же! Я тебе о чем говорю?
– Какой медальон?
Сергей, не отвечая, ринулся вон из кухни, переворачивая все, что попадалось под ноги. В комнате он вываливал из шкафов содержимое, заглядывал под диван, расшвыривал книги… Богдан ходил за ним следом, пытаясь сообразить, что случилось. По отдельным фразам он догадался, что Горский ищет золотой флорентийский медальон, который привез из-за границы.
– Ну, ты и ублюдок! Еще не похоронил жену, а бесишься из-за какой-то побрякушки!
Сергей остановился и обессиленно сел, как будто у него кончился завод.
– Ты прав, – покорно согласился он. – Пойдем пить!
Они вернулись на кухню, сдвинули со стола наваленные горой вилки, ножи, чайные ложки, осколки разбитых тарелок. Сергей выбрал из этой кучи пару вилок и вскрикнул от неожиданности.
– Ты смотри, а? – он потянул за толстую золотую цепочку и показал Богдану медальон. – Ах ты, мой хороший! Как же ты сюда попал?
Горский разговаривал с медальоном так, словно тот был живым. Надев украшение на шею, он успокоился и сел, глядя на гостя. – Как он меня напугал!
– Ты, я вижу, окончательно сбрендил! Только вот отчего, не пойму, – от водки или от подлости своей?
