Он согласился бы нести Евлалию на руках к ожидающей у ресторана пролетке вечно! Он не жил – грезил, и видел не Евлалию, а волшебный сон о ней. Он думал, что никогда не проснется!..
Вадиму взгрустнулось. Вспомнились венчальные свечи, обвитые выцветшими атласными ленточками, которые стояли у бабушки на комоде. Вспомнилась Евлалия в белой кружевной накидке. Она никогда не была его невестой, женой, но это, в сущности, такая безделица! Она была его
Начало зимы в Подмосковье выдалось холодное. Лютовали настоящие метели, когда в двух шагах ничего не видно. В домах топили печи, и синие дымы тут же сметало с труб злым ветром.
Никита любил слушать треск и шипение дров в печи. Живой огонь придавал жизни особый неповторимый уют. Из московской квартиры привезли пару старинных бронзовых канделябров для ужинов при свечах.
Никита с Валерией ждали гостей.
Валерия сшила к этому дню темно-красное платье и была великолепна. Никита боялся смотреть на нее, боялся спугнуть свое счастье, которое казалось таким непостижимым и огромным, что совершенно перевернуло всю его жизнь. Он и не подозревал, что такое может произойти именно с ним. Его несбыточные мечты осуществились.
Он начал ходить, несмотря на приговор врачей. И самая прекрасная женщина согласилась стать его женой.
Никита рисовал в своем воображении поэтическую и возвышенную любовь, полную великих слов и великой страсти. И он получил то, что желал. Любовь взяла его в свой жаркий плен, зажгла его кровь…
Стол накрыли в гостиной, где, по традиции, горел камин. Языки пламени отражались в хрустальных бокалах и на боках старого рояля. За окнами гудела вьюга, и Валерия беспокоилась, что из Москвы будет трудно добираться за город.
– Никто не приедет, – сокрушалась она. – В такую погоду нос из дому не хочется высовывать. Не то что тащиться в нашу глухомань.
Впрочем, опасения оказались напрасными. Первым явился Вадим с букетом белых роз и золотым браслетом для Валерии.
– Поздравляю с законным браком! – смеялся он, целуя Валерию и обнимаясь с Никитой.
– Как ты доехал?
– Лучше не спрашивай…
– Вадик, я испекла твой любимый торт с шоколадной глазурью, – сообщила бабушка. – Ты садись к огню, грейся. Никита, делай глинтвейн! Скоро еще приедут замерзшие гости.
Отдав распоряжения, она царственной походкой удалилась на кухню.
Никита едва успел поставить на плиту вино с пряностями, как ввалились гости, красные от мороза и бьющего в лицо снега, но довольные, что добрались благополучно.
– Сиур! Тина! Как я рад вас видеть…
– Ну и погодка! Вы, друзья, знаете, когда устраивать праздник! Машина то и дело буксовала. Мы с Владом всерьез подумывали о собачьей упряжке!
– Представляете, – щебетала Людмилочка, – вокруг ничего, ну ничегошеньки не видно! Ни дороги, ни домов, ни столбов. Один только снег, снег и снег!..
– Вечера на хуторе близ Диканьки, – согласился Влад. – Все в сборе?
– Горского еще нет…
– Какая метель! – мечтательно произнесла Валерия, отодвинув штору и глядя в окно. – Стихия… Девочки, смотрите!
Они что-то живо обсуждали между собой, хихикали, пили горячее вино.
Мужчины сидели молча. Между ними все было сказано. Что ждет их за этой непроглядной снежной бурей завтра? Новые тайны?.. Кровь?.. Жестокая схватка или изнурительная погоня за призраками?..
Никто не заметил вошедшего в гостиную Горского. Пришлось ему напомнить о себе. Вручая Валерии цветы и подарок, он глаз не мог отвести от ее дивного лица… как две капли воды похожего на лицо женщины с картины Артура Корнилина «Натюрморт с зеркалом».
– Что с вами? – спросила она.
– Н-ничего… простите. Все в порядке…
Пока все перезнакомились, поспело главное блюдо – запеченный с яблоками гусь.
В этой уютной гостиной за большим круглым столом все присутствующие, – такие разные, – чувствовали себя родными, близкими по духу людьми.
Горский пил вино и незаметно наблюдал за женой Никиты. Нет сомнений, это ее изобразил художник! Не потому ли он погиб, что слишком близко подобрался ко всем этим магическим штукам? Корнилин был восприимчив к такого рода явлениям, улавливал их, пытался распознать, объяснить или запечатлеть на своих полотнах…
Горский вспомнил последний разговор с Артуром. Эх, если бы вернуть все назад! Он бы нашел, о чем расспросить художника. А тогда… Он отмахивался от Артура, перебивал его, выражал недоверие и даже посмеивался про себя. Какое легкомыслие! Гордыня, – сказал бы отец Вассиан…
– Ты пьешь с нами за первый поцелуй Никиты и Валерии?
– Какой красивый тост! – отозвался Сергей, поднимая бокал.
Новобрачная протянула через стол руку с бокалом шампанского, и он остолбенел. На ее безымянном пальце вместо обручального кольца блеснул перстенек с изумрудом! Камень необычайно яркий, а оправа в виде змейки, положившей головку на кончик собственного хвоста. Горский готов был поклясться, что это то самое кольцо, знакомое ему по снам о Флоренции. Оно было на пальце у Марианны…
«Я еще где-то видел такой же перстень, – напрягся он. – На руке умершей бабы Марфы… пока кто-то не снял его с трупа… Что за бред приходит мне в голову? Хватит пить…»
Он с трудом дождался десерта и вышел на веранду. Кольцо с изумрудом не давало ему покоя. Надо спросить у Валерии, где она его взяла! Хотя ясно где. Кольцо подарил ей супруг. В таком случае лучше спросить у Никиты…
– Ты как? – спросил Никита, будто почувствовал, что гость хочет поговорить с ним. – Все нормально?
– Да, спасибо… Просто захотелось подышать. Никита… я хотел спросить… кольцо с изумрудом, что на пальце у Валерии… Где ты его взял?
На лице у Никиты отразилось искреннее удивление.
– Это кольцо – наша семейная реликвия… – охотно ответил он. – Я должен был преподнести его любимой женщине в самый значительный для нас день. Ну, вот… я так и сделал…
– Понятно. Извини.
Горскому стало неловко. Привязался к человеку ни с того ни с сего… Мало ли одинаковых колец? Он просто переутомился…
Лида и Элина сидели у бабы Нади на кухне. У печки грелся дед Илья, кряхтел и сетовал на погоду.
– Снегу-то, снегу насыпало… ни пройти, ни проехать. А он, окаянный, не унимается…
На столе в большой глиняной миске подходило тесто. Пахло дрожжами и протертым маком для пирогов.
В двери заглянул Иван – в шапке-ушанке и валенках.
– Что, дед, греешь старые кости? Это дело. А я на озеро собрался. Душа горит!
– Отчего это она у тебя горит? – проскрипел недовольно дед Илья. – Снова что-то придумал? Эх, Ванька, непутевый ты! Гляди, лед еще на озере тонкий. Кабы беды не случилось…
И правда, лед на озере был хрупкий. Понизу стелился легкий туман.
Иван достал из-за пазухи лозу и, осторожно переставляя ноги в старых залатанных валенках, двинулся к тому месту, где подо льдом прятался тихий зеленый омут. Там, в непостижимой глубине его что-то плескалось, блестело. То ли русалочья чешуя, то ли золотой шлейф самой Царицы Змей…
– Врешь, я все одно тебя отыщу! – бормотал Иван, имея в виду не то клад, не то неуловимую красавицу, чьи жаркие очи сожгли его сердце.
На снегу, покрывающем лед, оставались от Ивановых валенок темные неровные следы…
