происхождению, меня — в наказанье! А приморить тут стоило тех, кто жизнь мою изувечил, сделал ее калекой. Кто, думаешь, это утворил? Конечно, власти!
Расчищает русло реки от топляка и, стоя по пояс в воде, сам с собой рассуждает:
— Нет, ну пусть любой мудак мне ответит, кому я в Сосновке помешал тогда? Или можно было всерьез поверить, что наши мужики подожгли штабеля пиломатериалов? Да и то в это и малахольный не поверит! А значит, кто-то спер тогда часть бревен. Чтобы прикрыть следы, подпалили штабель! А может, хотели нашу Сосновку тряхнуть? Может, даже Ольга это сотворила! С нее сталось бы! Не имела та девка сердца! Как, впрочем, и все они, эти бабы! Лярвы, да и только!
Лошадь тихо заржала, забеспокоилась, стала рваться с привязи.
— Ты чего вирзохой крутишь? Какая вошь тебя точит? — Он огляделся вокруг, но никого не приметил.
После обеда небо затянуло тучами и пошел проливной дождь.
— Пошли домой! Нынче от властей нам отдых вышел. От самого Бога! — Федор взял Клеопатру за уздечку и повел в сарай. Там набросал травы в ясли, насыпал овса, закрыл дверь на задвижку.
Едва вошел в дом, как почувствовал тревогу. Вроде и причины не было, а на душе сумятица, словно сердце почуяло беду.
Лесник затопил печь. И вдруг услышал знакомое:
— Привет, кент!
Федор вздрогнул от неожиданности. На пороге кухни стоял мужик. Скуластое, бледное лицо нервно подергивалось, пытаясь выдавить улыбку.
— Привет! — ответил лесник, не дрогнув ни одним мускулом. Незваного гостя, сколько ни вглядывался, не узнал. А тот, видя, что хозяин спокоен, не испугался, не взъярился, а значит, не прогонит, понемногу осмелел:
— Мы к тебе ненадолго. Вдвоем. Немного приморимся и аля-улю, махнем на материк. К своим…
— В «малину», что ль? — уточнил лесник.
— А ты из фартовых будешь иль блатной? — вместо ответа спросил гость.
— Давно из зоны? — не ответил Федор.
— Вчера слиняли, — ответил гость и подошел ближе к печке. Присел на корточки.
— Где твой кент? — спросил Федька и увидел на пороге кухни второго мужика: лицо у того серое, худое, глаза на месте не стоят — зрачки, как шарики, катаются в глазницах. Казалось, человек видел сразу все и всех. Леснику он не по душе пришелся.
— Ты откуда такой сорвался? Кто будешь? — спросил он, не скрывая неприязни.
— Касатка я! Слыхал про меня? — глянул, будто выстрелил, и вновь закрутил глазами.
— Ты что? Из лидеров? Почему кликуха бабья?
— Не бабья она! Касатка — зверь из зверей. Только морской! Мне эту кликуху «малина» подарила.
— Чей будешь? Кто ты? — спросил лесник.
— Тебе зачем? Кто много знает, тот мало дышит, — усмехнулся Касатка бледными губами.
— Чего? Ты меня «на понял» взять хочешь? Ты кто тут? — встал Федька во весь рост. И, перешагнув сидящего на корточках мужика, шагнул к Касатке: — А ну! Отваливай шустрее! Живо! Покуда не подмогнул! — Двинул дверь кулаком так, что она с визгом распахнулась.
— Кенты! Кончай базар! — стал между ними первый гость, пытаясь успокоить, примирить обоих.
— Да хиляй отсюда! Не маячь! Чего возникли? Мне грозить?! Я тебе, падла! — пытался достать Касатку Федька, но ему это никак не удавалось.
— Остыньте, кенты! Чего дергаетесь? Нашли время! До того ли нам? Слинять потиху, и хана! Кончайте базлать! К чему хай? — Скуластый мужик загораживал собою Касатку от Федькиных кулаков.
— Вот и линяйте из моей хазы! Чтоб духу вонючего тут не было! — побагровел Федька, никогда не терпевший угроз. Он отшвырнул скуластого за спину и загнал Касатку в угол. Прихватил за горло:
— Попух, падла!
Касатка открыл рот, силясь что-то сказать. И Федька увидел: десны мужика были совсем голыми. Ни одного зуба не уцелело.
— Мать твою! Выходит, и тебя продернула охрана через сапоги? — отпустил мужика, вспомнив свое. И спросил: — Где жевалки посеял?
— Цинга. На Колыме еще…
— Чего ж в пузырь прешь? Иль мозги поморозило, что хозяину не грозят? — отступил от гостей лесник.
— А кто тебя знает? Свой или чужой — теперь допри! В бега намылились семеро. И слиняли бы. Да засветили нас. Свои… А кто? Одни законники про побег знали. Шушера ни сном ни духом. Едва запретку проскочили, погоня на хвосте повисла. Выходит, свои заложили… Кому тогда верить можно? Мы всю ночь на ногах, как зайцы… Хотели к тебе прихилять, когда с кобылой ботал, но там место открытое. Опасно. Сюда, на хазу возникли, — проговорил Касатка.
— У меня тоже не густо. Хлеба сам два месяца не вижу. Приноровился к лепешкам. Их, пока горячие, хавать можно. Но на другой день — жуть, никто не разгрызет. Вот и перебиваюсь с картохи на рыбу. Скоро у самого хвост появится иль ботва с ушей полезет. Ни барахла, ни башлей, ни ксив нет. Я ж сюда по весне возник. Прямо из зоны. Спецуху дали. А ксивы так и остались в лесничестве. И баксы, какие все обещают уплатить.
— Видно, чтобы не смылся, не дают, — догадался Касатка.
— Сколько раз напоминал, все без понту! — отмахнулся Федька.
— Да нам от тебя ничего не надо. Мы по пути сельсовет тряхнули. В Ланграх. Ксивами запаслись. Башлей малость сгребли. И ходу. Теперь на материк сорваться надо. Сопрем у местных лодку. И ночью смоемся.
— Давай с нами, кент! Чего тебе тут канать? Приклеишься в нашей «малине». Задышишь, как законник! Чего у фраеров на поводке ходить? Ну разве кайф вот так, как ты, мориться? — предложил скуластый.
— А вы сами чьи будете? — заколебался Федька.
— Мы — ростовские! Из «Черной кошки». По четвертному дали. За особую дерзость загнали в Катангли. Ну и тюряга, ботаю тебе! У меня седьмая ходка. Всюду линял. В этой — чуть не ожмурился. Не тюряга — крепость! Из нее гнида не смоется. И нам только в зоне пофартило. Она рядом… Сорвались, а себе не верим. Мельчают нынче фартовые, кент! — говорил Касатка, очищая горячую молодую картошку от тонкой кожуры. — Раньше законник законника всегда выручал. Теперь всяк за себя, — глянул он на Федьку с укоризной.
— Опять бочку прешь? — насторожился хозяин.
— Я ж не о тебе! — спохватился гость.
— К себе в Ростов хиляете? — спросил лесник.
— Куда ж еще? Давай с нами! Забей на свой участок — и смываемся!
— А ксивы? Мне чего ссать? Коль прижмет, свои возьму! Я ж вольный! Вот только своих кентов дождусь, когда из ходки выйдут, — не согласился Федька, не поверил Касатке.
— Ты нам хоть робу свою дай. В ней линять проще, никто приглядываться не станет. За своих примут, — настырно требовал Касатка.
— Съехал, что ли? Да у меня ее дырявую требуют, чтобы было что списать! Коли робы не будет, враз смекнут, куда делась!
— Э! Кент! Сам ботал, что два месяца никто не возникал к тебе! Мы за это время далеко будем!
— Не дам спецуху! Мне из-за вас влипать обратно в зону без понту! Не хочу, чтоб подозревали! — уперся лесник.
— Во жмот! Небось, не фартовый?
— Похавали? Смывайтесь! И не висните мне на ушах. Ботаю, ничего не дам больше.
— Не дашь? Сами возьмем! — ударил Касатка Федьку ребром ладони. Тот вмиг свалился на пол.
— Шмонай живо все! Вытряхивай падлу из спецухи. И живо смываемся.
— Давай свяжем лидера! Чтоб не засветил! Пусть с месячишко тут поваляется! — вытряхивал Касатка
