Федьку из брюк. — Связать паскуду нечем! — натягивал он на себя рубаху лесника, потом шарил по углам, чем связать хозяина.
И не заметил, не услышал, как за его спиной встал лесник, который коротко взмахнул кулаком и опустил его на голову незваного гостя. Тот охнул, будто удивился внезапности удара, и рухнул на пол без сознания.
Второй попытался выскочить в окно, но отпрянул в ужасе: увидел пограничников, державших на поводке овчарок. Они шли по следу.
— Хана! Накрылись! — простонал он тихо.
Федька не увидел, не услышал этих слов. Он сгреб гостей в охапку и только открыл дверь, чтобы вышвырнуть из дома, как лицом к лицу столкнулся с погоней.
— Пригрел гадов?! — услышал злой окрик.
— Ты что, ослеп? Он же… глянь! Уже угрохал одного! — заметил кто-то за спиной.
— Наденьте им наручники!
— Двоим или троим?
— Всем! На заставе разберутся! — ответил безусый сержант, оглядывая беглецов и бледного, взъерошенного лесника.
Касатку везли в телеге. На него лил нескончаемый дождь. Но он не чувствовал. Лишь перед самым поселком тихо простонал, открыл глаза. Попытался понять, где он и что с ним. Увидев наручники, сморщился как от боли. Глянул на Федьку зло:
— И ты — стукач? Сука!
— Молчать! — прикрикнул пограничник.
Громадная овчарка, заглянув в телегу, гавкнула в лицо.
— Обложили, падлы, — зло прошипел Касатка.
На погранзаставу их привели, когда совсем стемнело.
— Почему не попытался задержать беглых? Зачем им дал свою одежду? — орал на Федьку капитан- пограничник.
Тот отказался отвечать ему. И молчал до тех пор, пока на заставу не пришли кадровик и главный лесничий лесхоза.
— Как я мог вякнуть про них на заставу? Что у меня для этого есть? А барахла не давал. Сами взяли. За то и я по тыкве шваркнул. Одного успел. Второго они сами в браслетки взяли. И на меня наценили. Через весь поселок в них протащили. Как шпану. На хрен мне все это сдалось! Ухожу от вас! Уеду на материк! Кувыркайтесь в говне сами, если и теперь слепыми остаетесь, — сказал Федор жестко и не захотел выслушивать извинений капитана, назвав его лопухом и придурком.
Обоих беглецов на следующий день повезли в Александровскую тюрьму, славившуюся тем, что за все годы ни одному зэку не удалось бежать оттуда.
Услышав, что им уготовано, Касатка взвыл на всю заставу. Он молча прошел мимо Федьки, понимая, что свидеться вновь им уж не придется.
Оба беглеца, избитые дочерна, жалели, что вот так по-глупому попали в руки погони.
Федька пришел в лесхоз с твердым намерением рассчитаться. Он написал заявление в отделе кадров, потребовав, чтобы документы и расчет ему выдали в тот же день.
— Федя, голубчик ты мой! Ну как я тебе выдам все это, если рабочий день закончился и кассирша давно дома! В любом случае до завтра ждать придется. Ну хоть тресни! Сегодня ничем помочь не смогу! — развел руками главный лесничий. И, засыпая Федьку вопросами, вел к себе домой, глуша в человеке горькую обиду: — Всякое у нас случалось. Зэки — народ крутой. Те, кто их не знали, случалось, жизнями платились. Не за фискальство! Свидетелей убирали, чтоб не указали путь погоне. Конечно, всех ловили рано или поздно. Хотя случалось, местные беглым помогали. Кто из сочувствия, другие — но принужденью. Пограничники тоже не раз жизнями платились. А за что? Ведь они обязаны границы охранять, а не зэков сбежавших ловить. Но что делать? В охрану зон никто не хочет идти служить. Потому недоборы. Людей не хватает. А зэки бегут! По пути сколько убьют и ограбят, сколько сожгут, изнасилуют! Вот и грубеют мальчики на границе. Сколько зверств им видеть довелось! Но если не они, то кто остановит? А ведь их срывают в погони в любое время, в любую погоду. Сколько их не вернулось на заставу из этих заданий, — счету нет. Вот и мой сын… Тоже на границе служит. И случалось ему ловить зэков. Недавно в отпуск приезжал. Весь седой. Ни слова не сказал, что случилось. Сам повзрослел. Только бы живым вернулся. Кто ж им поможет, если не мужики! Ты вот сумел в живых остаться. А мальчонку убить могли. Нам, мужикам, сберечь бы их в этой жизни. Уж не до слов. Мало ль сами обидного говорили? Умели забывать и прощать. По молодости многие ошибаются. Но, чтоб лоб не расшибали, не платились жизнью, рядом нам стоять приходится. Мужикам. Мы ведь тоже до старости учимся всему, что упустили когда-то или забыли. И не обижаемся, когда молодые подскажут. Они нынче головастые! Все знают! Не стоит на них обижаться. Ведь грубость человечья — не от ума! Она от страха, от неуверенности, незнанья, как себя держать. Жить хотят мальчишки. Но знают о зэках. Всего наслышаны. Иные на себе испытали зверства. Вот и страхуются! Такое понять можно. Зато, убедившись, что ты не прятал зэков, не помогал им бежать, они о том всей заставе расскажут. И, поверь, это на долгие годы оградит тебя от всяких предположений. Ты пока новичок. И сомненье ребят на первый раз простительно. Ты взвесь случившееся с их позиций. С багажом их пережитого. Тогда ты многое поймешь и простишь.
Федька слушал молча. Он сидел за столом, хмурился. Решал для себя немаловажное.
Внезапно в дверь квартиры постучали. И Федька, повернув голову, увидел капитана.
— Василий Иванович, мы решили подарить леснику Федору одну из наших собак. Она обучена на границе, будет сторожем и другом.
— Я не терплю овчарок! Ненавижу их! — сразу отказался лесник.
— Я предлагаю особую собаку. Она — лучшая. Таких в награду дают! — убеждал капитан.
— Да ты хоть глянь, кого тебе предлагают? — посоветовал Василий Иванович и спросил: — А где она?
— Эльба! — открыл дверь капитан. В дом уверенно вошла собака. Оглядев всех внимательно, вопрошающе посмотрела на капитана. — Ей третий год. Умна, спокойна, вынослива, в еде неприхотлива. А главное — надежна. Не оставит, не струсит, не сбежит.
— Ты только подумай, это — сторож.
— Другой лесник, который вместо меня придет, может, и возьмет ее! — оглядел капитана с неприязнью Федор.
— Ну, что ж, Василий Иванович! Отпускайте человека! Подыщем более надежного! Мужичишку! Какой тайгу и места наши ценить будет выше своих капризов! Не стоит кланяться и уговаривать! Желающих много будет. Не стоит упрашивать слабаков, кто, выдержав зону, не может жить в тайге. Видно, понимает человек, не по силам ему дело, за какое взялся. Вот и воспользовался первым благовидным предлогом. Дадим же ему этот шанс.
— Устал я от всех трепачей! Как много вы болтать умеете! А что слова ваши? Шелуха! И ты, капитан, шелупень! Давай сюда свою дворнягу. Пусть в тайге вкалывает, пока рядом с тобой совсем мозги не посеяла, — протянул руку за поводком лесник. — Пошли домой, Эльба! Теперь у меня в доме две бабы будут жить. Кобыла и собака! Что ж, глядишь, веселее станет. Все ж больше жизни. Ну, вы тоже нас не забывайте! Жрать подкидывайте хоть иногда. Я уж от хлеба отвыкать стал. Скоро шерстью обрастать начну.
— Завтра все привезем! И хлеб, и мыло, и курево! — заторопился главный лесничий, семеня вслед за Эльбой.
Успокоился он, лишь не слыша перестука тележных колес в ночной тишине.
Федька сел в телегу, когда дорога стала менее тряской. Собака трусила рядом с кобылой, изредка оглядываясь на нового хозяина, словно спрашивала, далеко ли еще бежать.
Федька лишь к полуночи открыл дверь в дом. Впереди себя пропустил собаку, чтоб каждый угол увидела, обнюхала и запомнила.
Эльба, едва ступив за порог, остановилась как вкопанная. Втянула носом запахи. Зарычала тихо.
— Чего глотку рвешь? Громче хозяина базлать не моги! — прикрикнул на собаку. Та носом под печку сунулась, наткнулась на ежа. Взвизгнула, отступила, пошла обнюхивать весь дом.
