отоваривался. Телегу до верха харчами загрузил. И только хотел в обратный путь, парикмахерша, сдобная баба, замечанье сделала. Предложила постричься, побриться. Не устоял. Не умел отказывать бабам. Хотел в гости напроситься, но узнал, что занятая женщина. Имеет мужа, детей. Федька завздыхал. Пришлось уходить, извиняясь. А баба ему вслед: мол, почаще приезжай, жену тебе сыщем.
Лесник не обольщался, не доверял бабьим словам. И все ж решил не обходить парикмахерскую, бывая в Кодыланье.
«Видно, я еще не совсем запаршивел, коль баба заметила и позвала. Не будь у нее мужика, как знать, может, и сговорился бы с нею», — улыбался лесник загадочно.
Федька бережно придерживал корзину с цыплятами и квочкой, которых ему удалось приобрести. Узнал, почем он сможет купить телку по осени. Хотелось человеку завести у себя хозяйство, чтобы жить, как когда-то в Сибири с матерью.
«Ничего, вначале хозяйством обзаведусь. Чтобы все у меня было. Полный дом и двор. На готовое живее бабу уговорить можно. И ей тоскливо не будет, когда на работу пойду. Оно с хозяйством не соскучишься. А и без нужды проживешь. Повкалывал, зато все свое. Покупать меньше придется. Да и подмога сбоку — целая тайга! Грибы да ягоды, орехи и черемша, щавель и травы лечебные».
Размышляя о том, что ему нужно сделать в первую очередь, призадумался. Лошадь не торопил. Та плелась по таежной дороге, отмахивая хвостом назойливое комарье.
Так и доехал неторопко. Ни разу голоса не подал. И вдруг услышал, как его окликают.
Глянул вверх. Пограничники. Те, которых утром видел. Его поджидают. В душе тревога поднялась. Что случилось? Иль поймали блатаря?
— К вам никто не приходил вчера? — глянул в глаза капитан.
— А что случилось? — не хотелось врать Федьке.
— Мы же просили вас предупредить, если кто появится? Зачем вам понадобилось прятать его? — укорил капитан.
— Я никого не прятал! Я велел ему отвалить. Не пустил в дом. Ничем не помог. Даже куском хлеба. Не стал слушать. Разрешил лишь в палатке передышать до утра и сматываться на материк, покуда сам жив. Он уже, конечно, уехал. Не ищите его. Он никому больше не причинит зла. Я думаю, он послушал меня. Не гоняйте его собаками. Дайте уйти… Самому, — внезапно для себя попросил Федька.
— Он ушел. Это точно. Мы не успели. Но, может, так оно и лучше? — глянул на лесника в упор.
— Вы убили его? — У Федора вспотели лоб и руки.
— Нет. Не мы… Он был в палатке. Он не ушел. Нам показалось, что он спит. Но он был мертв.
— Как мертв? От чего? Он даже не был болен! Я видел его своими глазами! — не верил лесник.
— Поначалу мы подумали, что вы, вздумав опередить, убили его!
— Нет! Нет! Я никого не убивал!
— Да успокойтесь! Вас никто ни в чем не обвиняет. Его ужалила гадюка, которая прижилась в палатке и устроила в ней свое гнездо. Он лег прямо на змею. Она и ужалила. Он придавил ее…
— Тьфу, козел! Уж лучше б я принял его на ночь! Ну, гад! Ну почему мне так не везет? — вырвалось у лесника невольно.
— А почему он здесь объявился? Чего от вас хотел? Чего просил? — спрашивал капитан. — Этот, как я слышал, просто так нигде не появлялся. Всегда с целью. И чаще всего убивал. Но и на него мститель нашелся, какого он не ожидал. Гад гада угрохал…
— Не надо мертвого вслед базлать. Его уже нет средь нас. И вы ему без понту. Он ушел, как фортуна захотела, — снял лесник шапку и, глядя на небо, перекрестившись, попросил ушедшему прощения от Бога. — Не окажись той гадюки возле человека, взяли б меня, как убийцу? — вырвалось вслух.
— Да это уж само собой! — подтвердил капитан, не колеблясь.
Федька выругался солоно. Принялся разгружать телегу. Солдаты-пограничники взялись помочь. А едва телега опустела, увидел, как несут солдаты с сопки вчерашнего гостя. В телегу его бросили. И, развернув кобылу, поехали на заставу.
Федор, войдя в притихший дом, сел к столу. Руки и ноги, словно чужие, отказывались слушаться, будто горы переворочал. Ничто не радовало. И от недавнего радужного настроения не осталось и следа.
«Господи! За что злая тень за плечами стоит всю жизнь? Неужель никогда не увижу просвета в судьбе своей? Не став убийцей, клеймо ношу. Чем я других грешнее? Пощади, Боже мой!» — дрожали у него руки, понявшего, что могло с ним случиться…
Понемногу неохотно разобрался с покупками. Разложил их на место, сунул под печку квочку с цыплятами. И, растопив печь, сварил пшенную кашу: цыплят кормить, себе поесть.
В тайге теперь ему не стоило пропадать целыми днями. Там каждая козявка и зверушка к зиме готовились. Мешать им не хотелось. А потому решил убрать картошку с огорода, посолить капусту.
Зима в эти места приходит рано. Уже в конце сентября холода по ночам случаются жестокие. Знал о том, когда в зоне срок отбывал. Оттого и торопился. Хотел везде успеть. Потому вставал чуть свет, ложился за полночь. Казалось, со всем управился, но, оглядевшись, вспоминал, что окна надо оклеить, завалинку утеплить, проверить крышу, обить двери на зиму, чтобы холод не пропускали. Обмазал дом снаружи. Дров на случай пурги в коридор занес, подготовил бочку для воды, чтобы не каждый раз рубить в реке прорубь.
Постепенно, понемногу Федор забывал о незваных гостях, побывавших на участке. И молил об одном, чтобы никого не занесло сюда из зоны.
Федор уже знал, что живет он на стыке трех зон. И откуда бы ни убегали зэки, его никто не миновал. Дом лесника был словно приманкой всем. О том сказал капитан пограничников.
— Многих мы здесь ловили. Еще до старика. Этому больше всех тут досталось. Дважды собака его спасла от неминучей смерти. Три раза мы. Устал человек. Надоело. Да и силы были не те. Тут нужен такой, как вы. Чтоб по-свойски, не канителя долго, отвадил бы, отбил охоту к побегам и надежду на пристанище. А молва эта быстро по зонам прокатится. Через год, другой никто не сунется, — говорил капитан.
Федька только тогда понял, почему именно его решили посадить на этом участке. Не зря до сих пор все документы хранились в лесничестве и на руки их не выдавали.
«Знают, гады, без ксив на материк не смотаешься. Погранзона! Конечно, удается иногда, но после такого «малины» не миновать. А кому охота греметь сюда снова под конвоем? Они, козлы, вздумали эдак от фарта меня отлучить. Да я, если б вздумал вернуться к законникам, сразу отмылился бы от участка. Не нанялся пахать здесь до конца жизни! — .шевелился внутри голос протеста. — А зачем сфаловался? Зачем готовишься к зиме, хозяйство заводишь? Для кого стараешься, как не для себя? Тебя ж никто силой не принудил. Сам из дресен лезешь, потому что дышать охота путем, не так, как в зоне! Вон как кайфуешь теперь! Любой пахан от зависти усрался бы! Дом не просто утеплил и обмазал, а и побелил весь. Снаружи и внутри. Вон он какой нынче — гладкий да белый, как шмара в бане. Полы перетянул. Отодрал топором добела каждую доску. Печь наладил, вычистил. Лавки отремонтировал. Кадушек наделал — глаз не отвести. А постель какая! Два новых матраца! Подушки — чистый пух! Одеял гора — одно теплее другого. Даже оленьи шкуры присобачил вместо ковра. И под ноги положил. Чтоб не простыть. Чуни сшил вместо тапок. В них легко и тепло по дому ходить. Полотенец ворох купил. И посуды из Кодыланьи понавез. А зачем, если капать здесь не собираешься? На что клеенка и занавески на окнах? Мог бы обойтись! Зачем веников гора? К чему кладовку и чердак харчами забил? На кой черт тебе телка, если жить не собираешься здесь? Она уж вот-вот отелится! К чему полсотня цыплят? Вон они во дворе копошатся! Белым-бело от них! Сам растил. А значит, не бросишь, не оставишь свой труд, пожалеешь. Потому что для себя старался! И не темни, будто силой здесь держат. Сам приморился. И не дергайся теперь. Завязал с «малиной» — хана фарту! Пора мозги в кентеле надыбать! И дышать…» — говорил в нем другой, уверенный голос.
Лесник еще кряхтел, раздираемый противоречиями. Тишина участка уже сделала свое дело, и Федор сам становился похожим на тайгу. Раздался в плечах, заматерел, отпустил бороду и усы, ходил основательно, говорил уверенно, не срываясь на крик и мат. Все реже вспоминал «феню», разговаривал негромко, но веско. Со словом не спешил, каждое обдумывал, взвешивал. Стал неторопливым, привык к участку, словно к родному, будто родился здесь и не покидал этого места никогда.
Уже через год соорудил баню. Надоело мыться в корыте. Погреб во дворе выкопал. Над ним надстройку, вроде сараюшки. Туда кур поселил. И, приглядевшись к хозяйству соседнего лесника, завел
