— Рядом с вами, но не со мной. Я думал, что это ваш знакомый.
— Не надо, Борис, он мне сказал, что ты хотел убить Сашку.
— За что? Да и не думал! Не умею я! Это вы можете убивать!
— А ты того человека видел? Какой рядом со мной стоял?
— Видел.
— Опиши его, — попросил тихо.
— Я не запомнил. Не смотрел на него, — опустил глаза Борька, и Коломиец понял: не хочет пацан говорить.
— Всем трудно, Борис. Оттого, что друг другу не верим. Боимся. Потому всем плохо. Ведь маму твою не милиция, а та сволочь, что аборт ей сделала, убила. И других теперь убивает. Безнаказанно, заметь.
— Милиция не велела помочь, спасти. Она бы жила. А значит, вы вместе ее убили, — глянул мальчишка в глаза следователю с укором.
Коломийцу стало не по себе. Ведь прав Борька. И, конечно, никогда не простит своей обиды. Будет мстить. Чем старше, тем сильнее.
— Что ж, Борька, так и будем враждовать с тобой? Или попытаемся понять друг друга? — Он положил руку на плечо мальчишке. Тот вывернулся. Молчал, смотрел исподлобья.
— А знаешь, у меня к тебе есть одно предложение. Ты рыбалку любишь? Поедем со мной и Сашкой в этот выходной на рыбалку. На озеро.
— Некогда мне. Мы с отцом за дровами в тайгу поедем. Чтоб зимой не мерзнуть. Это у вас все готовое. А мы печкой греемся.
— Ну, а в следующий выходной будешь свободный?
— Нет. Я отцу помогаю заготовки делать. Не то с голоду попухнем.
— Я же о воскресенье спросил.
— Жрать и по выходным охота! У нас семья многодетная. Не до отдыха, — наотрез отказывался Куцый.
— Мать где работала? — спросил Коломиец.
— Кассиршей в кинотеатре. И там же — уборщицей. При ней хоть и трудно было, но всего хватало. Теперь вовсе концы с концами еле сводим.
— Кем хочешь стать, когда школу закончишь?
— Сапожником. Кем еще? Я последний год учусь. Больше не смогу. Да и не надо, — отмахнулся мальчишка.
— А тебе хочется сапожником стать?
— Что делать? Кормиться надо. Отцу помогать.
— Если я что-нибудь другое предложу тебе, согласишься?
— В сексоты — нет!
— Да при чем тут это? Я тебе не о том, я о работе, может, что интереснее подыщу, — предложил следователь.
— Нам не интерес, нам заработок нужен.
— Так и я о том. Поинтересуюсь, узнаю. И поговорим. Может, что-нибудь выберешь для себя.
— А что сможете? — сверкнула искра в глазах мальчишки. Но ненадолго.
— Тут главное знать, к чему у тебя душа лежит, чтоб работа нравилась, чтоб по силам тебе.
— Я много чего могу, — похвалился Борька. И начал перечислять.
Как понял Коломиец, мальчишка любил технику. Сам чинил утюги и плитки, обогреватели, даже стиральную машину знал как свои пять пальцев. Никто его этому не учил. Дано было. И Коломиец, послушав подростка, пообещал вскоре заглянуть к нему.
А утром пришел к начальнику горотдела, рассказал о Борьке.
— Сомнительна твоя затея, Владимир Иванович. За мальчишкой глаз да глаз понадобится. Никакой уверенности не будет. Взрастим змея за пазухой. На свою голову…
— У него все основания есть не верить нам. По нашей вине сиротствует семья. Пока не поздно, хоть как-то помочь надо, сделать первый шаг навстречу, — не соглашался следователь.
— Нас уже опередили, как я понимаю. Не верю, что не знает он ворюгу, грозившего тебе!
— Не все сразу. Давайте поможем. Пристроим пацана, чтоб на глазах был. Присмотримся к нему. И он к нам привыкнет, — просил Коломиец.
— Что предлагаешь?
— Взять его учеником слесаря в наш гараж. И рассыльным… Мальчишка шустрый. Он за час весь город исколесит, все повестки разнесет. И специальности будет учиться.
— Малолетка?!
— В порядке исключения. И моложе его устраивали работать!
— Так те под надзором!
— И этот под наблюдением. Нашим.
— Ну, смотри, беру под твою личную ответственность.
А на следующий день Куцый, получив повестки, выскочил из горотдела.
Его не долго уговаривал Коломиец. Разговаривал с мальчишкой и отцом. Объяснил, что за работу нашел, какие будут обязанности и заработок. Мальчишка не сразу согласился лишь потому, что работать придется в милиции. Но сапожник-отец сказал:
— Зарплата не пахнет. Нашу обувь тоже всякие люди носят. Не до выбора. Соглашайся, пока предлагают. Может, и там не все собаки. Вишь, добрый человек все ж нашелся. Не кривляйся, Борька. Иди…
Через два часа Куцый вернулся в горотдел, отчитался за доставленные повестки, показал росписи. И вскоре побежал на занятия в школу. Вечером он уже крутился в гараже вместе со стариком автослесарем, хвалившим расторопность и сообразительность Бориса.
Убедившись, что Куцый вживается в работу, справляется, Коломиец вскоре перестал им интересоваться. Да и не до того стало. Ему на работу позвонил Баргилов, сказал, что Коршун понемногу приходит в сознание.
— Мне его можно навестить?
— Приходи. Но ненадолго. И, знай, к допросам он пока не готов, — предупредил заранее.
Коршун лежал с открытыми глазами, когда в палату вошел следователь и, кивнув вместо приветствия, сел у постели.
— А ты тут чего? — онемел от ужаса фартовый.
— Навестить пришел. Узнать о здоровье.
— Выходит, не замокрили? — попытался встать Коршун, но не смог. Гримаса боли исказила лицо.
— За что убивали? — спросил следователь тихо.
— За тебя, будь ты проклят, мусор! — Коршун выдавил, как сплюнул, сквозь посинелые губы.
— Где б ты был, если б не я! — не выдержал Коломиец.
— А кто тебя просил, задрыга? Может, мне ожмуриться было бы файнее? На хрен дышать под твоей приморой?
— Выходит, фартовые тебе и теперь друзья? После разборки? А ведь ваши даже не поинтересовались, жив или умер и где могила твоя. Жалеешь, что выжил? Ну и мужик! Я таких трусов среди ханыг не видел, кто б жизни боялся. Выходит — слабак, коль сдохнуть милей! — вырвалось у Коломийца невольно.
— Я слабак? Ну и фраер! Жаль, что не довелось на узкой дорожке встретиться, доказал бы, кто слабак!
— Не канючь, может, еще представится эта возможность, — обронил следователь.
— Дай Бог! Уж я тебя, лягавого, за все разом на ленты пущу! Не увернешься, не слиняешь!
— А какой тебе прок от этого? — хладнокровно спросил Коломиец.
— В «малину» смогу нарисоваться к кентам! Но что ты в том секешь?
— Выходит, из-за меня тебя отделали законники? — уточнил Коломиец.
— Ишь ты, мусор, чего захотел. Много чести, чтоб за всякое говно фартовые разборки собирали!
— Сам сказал, если убьешь, вернуться сможешь. Выходит, я причина твоих бед, — усмехнулся
