ранее. Самым авторитетным экспертом по Полинезии был тогда новозеландец сэр Питер Бак. Он поддерживал тех, кто считал, будто волна миграции шла через Меланезию, но только потому, что она уж точно не могла идти через Микронезию. Другой светоч науки, французский этнолог доктор Метро, исследовал состав крови у разных племен и утверждал, что любая попытка разместить прародину полинезийцев в Меланезии «является преступлением против истины».
Я не видел абсолютно никакого смысла в этих спорах. Ни Меланезия, ни Микронезия не могли служить непреодолимым препятствием. Земля круглая, а филиппинское течение проходит севернее этих островов и, минуя Британскую Колумбию, упирается в Гавайские острова.
Британская Колумбия. Никто даже не предполагал, что полинезийцы могли сделать остановку так далеко на севере. А ведь теплое океанское течение, проходящее мимо берегов Японии и омывающее острова у берегов Британской Колумбии, создает там такой климат, что можно круглый год ходить босиком, находясь на одной широте с Гудзоновым заливом и Лабрадором. Проведя год в Полинезии, теперь я должен был найти способ посетить эти американские острова. Никто из ученых не обратил на них внимания, несмотря на то, что они располагались как раз посредине пути возможной миграции, а население их, придя из Азии во времена каменного века, так и жило в каменном веке до появления европейцев.
Грузовые корабли судоходной компании Фреда Ольсена ходили и в Британскую Колумбию. Мои родители знали Фреда, а его сын Томас одним из первых узнал мою теорию. Сам я считал, что решение полинезийской проблемы просто лежит на поверхности, и ужасно боялся, что кто-нибудь украдет мое открытие прежде, чем я его опубликую. Томас Ольсен проникся моей идеей, и мы с Лив и годовалым Тором получили билеты до Ванкувера за совершенно символическую плату.
Мы еще находились в Норвегии, когда пришло известие о начале войны между Англией и Германией. Из-за этого нашему кораблю пришлось огибать Шотландию с севера, чтобы избежать возможной встречи с немецкими подлодками в проливе Ла-Манш. Ужасы межплеменных стычек в Полинезии померкли по сравнению с тем, что происходило в Европе.
В Британской Колумбии и моя семья, и моя теория встретили исключительно теплый прием — сперва в университете стремительно растущего Ванкувера, а затем и в идиллическом городке Виктория на острове Ванкувер, где находился Музей провинции. Антропологический факультет университета пока еще оставался только на бумаге, но я познакомился с замечательным специалистом по языкам северо-западных индейцев, профессором Хилл-Тоутом. Дружелюбный пожилой ученый вместе с коллегой из Оттавы в свое время написал две статьи о значительных различиях в языках племен, обитающих вдоль побережья Британской Колумбии, труднообъяснимых различиях ввиду очевидного сходства их культур и антропологических черт. Самое странное, на что независимо друг от друга обратили внимание оба исследователя, это то, что в языке некоторых племен прослеживалось полустертое временем, но вполне отчетливое влияние полинезийских и малайзийских диалектов.
Престарелый профессор не испытывал в этом никаких сомнений. Он допускал, что полинезийские каноэ могли в далеком прошлом добраться до Британской Колумбии. Но теперь ему стало ясно, что отсюда они с точно таким же успехом могли доплыть и до Гавайских островов. Незадолго до этого некий капитан Восс вышел из Ванкувера в океан на похожем каноэ, миновал Гавайи и, попав в зону действия северо- восточных ветров, достиг земель маори в Новой Зеландии.
Неплохое начало нашей поездки получило еще лучшее продолжение в музее столицы провинции. Этнографические и археологические находки со всего побережья хранились в картонных коробках в подвале здания, но у директора имелись ключи, а сам он был ученым-зоологом.
Как коллеге по науке, а также благодаря тому, что я подарил музею несколько заспиртованных фруктовых крыс с Маркизских островов, мне выделили для работы уголок просторного директорского стола и разрешили пользоваться замечательной библиотекой.
Сидя в кабинете директора и жадно поглощая новые для себя факты, я чувствовал себя, как в раю. Исследователи Полинезии никогда не обращали своих взоров в сторону островов, разбросанных вдоль побережья Британской Колумбии. Их интересовали исключительно острова Южных морей. Они просто упустили из виду, что Земля имеет форму шара, а двухмерные карты искажают реальное расстояние между объектами. Непредвзятому же сознанию сразу становится ясно, что острова Британской Колумбии лежат вовсе не на отшибе, но, наоборот, являются частью весьма рационально проложенного морского пути.
Именно в результате работы в музее мне со всей очевидностью открылся тот факт, что, начиная еще с капитанов Кука и Ванкувера и вплоть до двадцатого века, многие наблюдатели отмечали удивительное культурологическое и антропологическое сходство между индейцами северо-запада Америки и населением Полинезии.
То, что другие отмечали не покидая пределов Полинезии, я увидел своими собственными глазами, когда, оставив город, вместе с семьей поселился среди индейцев племен Белла Кула.
Местная пресса много и доброжелательно писала о моей научной теории, и как-то раз один журналист разыскал меня даже в долине Белла Кула. Я как раз занимался тем, что очищал ото мха и других наслоений древние наскальные рисунки на скалах вдоль реки, и моим глазам представали лица богов с концентрическими кругами вместо глаз — точно такие же, как на Фату-Хива. Еще мы во множестве находили необычной формы каменные топоры и колотушки для отбивания коры, знакомые нам по Маркизским островам, а среди местных жителей каждый день встречали лица, живо напоминавшие нам о нашем приемном отце Терииероо и добром приятеле Теи Тетуа.
Наконец на мою гипотезу откликнулась солидная «Нью-Йорк Таймс». Впрочем, рядом был помещен комментарий госпожи Маргарет Мид, специалиста по полинезийской антропологии, незадолго до этого прославившейся на весь мир благодаря своей книге о любовных обычаях на Самоа. Она опровергала мою теорию и предполагала, что я, скорее всего, нашел лишь предметы, случайно оставленные экспедицией капитана Кука. Я не стал отвечать, что с трудом представляю себе такую картину: капитан Кук карабкается на скалу и копирует полинезийские наскальные рисунки. В то время происходили более важные события и в моей жизни, и в жизни всего человечества.
Через много лет после войны я встретился в Осло с Маргарет Мид, моим первым ученым оппонентом. К счастью, нам пришлось констатировать, что мы оба делали свою научную карьеру в совершенно разных областях. Маргарет согласилась, что о наскальных рисунках в Британской Колумбии она знает ничуть не больше, чем я о любовных обычаях на Самоа.
А тем временем произошло событие, полностью изменившее нашу с Лив жизнь. Я отправился на медвежью охоту с индейцем-полукровкой Клейтоном Маком, позже написавшим знаменитую книгу «О медведях гризли и о белых парнях» — там есть и рассказ о нашем с ним приключении. Все кончилось тем, что Клейтон ранил медведя, а тот принялся гонять меня кругами вокруг дерева. Клейтон добил зверя, а тот, умирая, так душераздирающе закричал, что это отбило у меня тягу к охоте на всю оставшуюся жизнь. Затем мы отбуксировали медвежью тушу на каноэ, и когда достигли длинного и узкого залива Белла Кула, кто-то окликнул меня с берега:
— А Норвегия капитулировала!
Я сложил ладони рупором и крикнул в ответ:
— Перед кем?
У меня в голове не укладывалось, чтобы кто-то мог напасть на нейтральную Норвегию, не воевавшую со времен викингов. В глазах обывателей всего мира Гитлер оставался скорее комической фигурой, а США еще не вступили в войну. Уже через неделю мы с Лив и маленьким сынишкой поднялись на борт корабля, совершавшего прибрежный рейс. Я собирался вернуться в Ванкувер и, как полагается военнообязанному, явиться для получения указаний в консульство Норвегии.
Вообще-то в консульстве меня ждал довольно холодный прием.
Консул по фамилии фон Штальшмидт сообщил мне, с явным немецким акцентом, что Германия и Норвегия остаются добрыми друзьями и что мне лучше вернуться к моим индейцам и спокойно ждать окончания войны.
Я приехал в Канаду по студенческой визе и с обратным билетом в кармане, но сейчас и то, и другое
