— Полюбуемся потом. Сейчас не до них, — не совсем вежливо отказался Дубравин.
Целый день они втроем перебирали радиостанции, стряхивая с них толщи пыли.
— Раций много, но все маломощные. Ни одну невозможно использовать для дальних космических связей. Жаль? Придется проектировать свою станцию, — сокрушенно заметил Дубравин.
— Свою?
В возгласе девушки Василий уловил сомнение.
— Думаешь, не получится? Во всяком случае, попробуем, — обнадежил он Ни—лию.
Дубравин помнил схемы многих радиостанций и решил скопировать ту, которая проще. В схемах эфиростанций фаэтов он и не пытался разбираться, — настолько они были сложны.
Ни—лия оказалась неутомимым помощником. Она всегда была около Дубравина. Подавала ему нужные детали, припаивала проводнички, давала полезные советы. Постепенно втягивался в работу и меланхоличный Ги—дион. Работали они не щадя ни времени, ни сил. Конструирование рации приближалось к концу, и это прибавляло энергии. Казалось, задуманное дело уже увенчалось успехом.
Каково же было разочарование Дубравина, когда, испытывая радиостанцию, он обнаружил, что она не развивает требуемой мощности, и волны ее не смогут преодолеть даже миллион километров.
— Фу, проклятая закорючка! — в сердцах выругался космонавт.
Он несколько раз проверил схему, все соединения и узлы станции, но результат был тот же.
Ни—лия стояла рядом и молча смотрела на Дубравина. Всем сердцем разделяла она его неудачу, но помочь ничем не могла.
— Ва—си—я! — начала она утешительно. — Не надо. Оставим эту затею. Зачем понапрасну утруждать себя. Ничего нельзя поделать.
Дубравин был рад, что фаэтянка понимает его душевное состояние, пытается по—своему облегчить его неудачу. Но покорность судьбе, звучащая в ее словах! — С этим он не может согласиться.
— Что ты сказала? Оставить затею, сложить руки, сдаться? Ни за что! — Дубравин чуть повысил голос. — Ты же знаешь, не раз говорил тебе, наши люди никогда не пасуют перед трудностями. Наоборот, мы всегда идем наперекор и добиваемся—таки своего. Так нас воспитывали с детства, со школьной скамьи. К тому же, чем больше трудностей, тем приятней и дороже становится победа. А сейчас, пожалуй, отдохнем. С условием — завтра снова возьмемся за работу.
Дубравин бросил быстрый взгляд на девушку. В ее глазах он прочел изумление. Но вот Ни—лия зажестикулировала, защелкала пальцами. Таким способом фаэтянка одобряла его поведение.
— Ты, Ва—си—я, хороший че—ло—ви—ик, — пропела она. Потом предложила: — Пойдем отдохнем.
Ни—лия и Ги—дион повели Дубравина в большой зал. Там, присев за инструмент вроде органа, фаэтянка извлекла из него сначала разрозненные мелодичные звуки, а потом они, сливаясь в певучий мотив, потекли плавно, красиво.
Дубравин слушал музыку, а мысли его уносились далеко, к бесконечно милым, родным местам. Как он истосковался по Земле — по ее зеленым лугам, лесному шуму, вольному ветру и белым кучевым облакам, плывущим в светлом голубом небе. Вспомнилась Москва. Последний раз он был там перед отлетом на Цереру. Мысленно представил торжественную Красную площадь, бой курантов… Хоть один раз услышишь их звук — и не забудешь вовек. По часам на Спасской башне сверяет свое время история. Возникли лица друзей: Медведева, Хачатурова, Тани. Где—то они сейчас?
Утром Дубравин встал с тяжелой головой. Вспомнив про неудачу с рацией, он начал ходить по каземату, как тигр в клетке.
— Что с тобой, Ва—си—я? — спросила Ни—лия, застав его в возбужденном состоянии, выкрикивающим непонятные ей слова.
Приход девушки, ставшей для него товарищем, всегда готовым разделить и труд, и мысли, заставил Дубравина устыдиться своей минутной слабости.
— Надо ремонтировать скафандр! Я не могу сидеть вот так, сложа руки. Выйти наверх как можно быстрее — вот чего я хочу. В скафандре я установлю антенну, погляжу на звездное небо.
Горячность Дубравина, видимо, не понравилась фаэтянке. Бескровные губы ее плотно сжались, лицо стало угрюмым.
— Ты чего так смотришь? — спросил космонавт. — Объясни, пожалуйста.
Ни—лия долго не могла вымолвить ни слова. Некоторое время с ее уст лишь слетали неясные свистящие звуки.
Наконец Дубравин разобрал, что она говорила.
— С—мерт—ть! Выходить опасно.
— А! Ясно, ты беспокоишься. Вот чудная! — рассмеялся Дубравин, неожиданно переходя на фамильярный тон. — Да ты не тревожься, брось. Все будет хорошо.
Следующий день ознаменовался печальным событием. Умерли двое самых старых фаэтов. В убежище воцарилась тягостная тишина. Мрачным и тяжелым был своеобразный ритуал похорон — умерших сожгли в электрической печи. Вместе с фаэтами разделял скорбь и Дубравин.
«Нас стало меньше, — рассуждал он сам с собой. — Все население планеты — полтора десятка фаэтов и я. Будущее — мрачно и неопределенно. Положеньице, нечего сказать…»
В последующие дни Дубравин с Ги—дионом и Ни—лией занялись химическими и металлургическими опытами. Облачившись в легкую защитную одежду, в отсеках завода синтеза элементов они бились над созданием нужных сплавов — чрезвычайно прочных, гибких и не способных пропускать космическое излучение. Они были нужны Дубравину для починки вышедшего из строя скафандра.
Одновременно шла сборка новых мощных радиоламп и квантово—механических усилителей. Работа по—настоящему увлекла всех, и каждый радовался, как ребенок, малейшему успеху.
Наступил наконец момент, когда Дубравин возликовал:
— Ура! Скафандр готов! Хоть ненадолго, а все же можно теперь выходить наружу! Такая одежда скоро будет у всех. По образцу моего мы сделаем еще скафандры. И ты, Ни—лия, тоже станешь прогуливаться по поверхности планеты, увидишь Солнце, — безумолку твердил он фаэтянке.
— А пока ты хочешь выйти один? — перебивала она его.
— Ну конечно! — бодро отвечал Дубравин. — Надо же установить антенну. Иначе никогда не связаться с Землей.
Электрический лифт поднял Дубравина до выходного тамбура, где уже не было воздуха. Сквозь толстую и запыленную плиту верхнего люка еле проникал тусклый свет. С усилием приоткрыв тяжелый люк, космонавт увидел темное небо, усыпанное множеством звезд.
Он вышел, оглянулся по сторонам. Знакомая местность! Среди звезд отыскал голубоватую родную Землю. Трепетно забилось сердце. Земля! — И Дубравин почувствовал себя так, точно заново родился на свет. Ему показалось, что вместо толстых ботов скафандра у него на ногах надеты сказочные семимильные сапоги. Посмотрел направо. Вот дорога, которая привела сюда. Чувство щемящей грусти усилилось. Там находился корабль, его друзья. Они, конечно, давно улетели — ведь прошло столько времени! А может, они… Нет, нет! Обольщаться не стоит. Медведев говорил, что улетать домой они должны лишь в строго определенный момент. Пропустить время отлета они не могут. Иначе возвращение станет возможным только через год, а то и больше. А что, если…
Обуреваемый сомнениями и подчиняясь душевному порыву, Дубравин едва не зашагал к месту стоянки корабля, но вовремя спохватился. Он чуть было не забыл об опасности, которая могла надвинуться на него. Через каждые четверть часа нужно было обновлять в скафандре воздух, пополнять его запасы. Да и полупроводниковые регуляторы, после их кустарного ремонта, работали плохо. Следовало торопиться.
Вытащив через люк принесенные трубы, Дубравин, больше не мешкая, собрал мачту и, установив ее, укрепил тросами. Дольше всего ему пришлось провозиться с проводкой броневого кабеля, который спускался вниз, в убежище, к атомному генератору. Подключиться к пеньку, оставшемуся от старой антенны, он не смог.
За время работы Дубравин несколько раз возвращался в убежище и восстанавливал запасы кислорода в скафандре.
Наконец все было готово. Глядя на мачту, возвышающуюся над поверхностью, Дубравин торжествовал. «Скоро! — думал он с волнением. — Скоро услышу „Комсомолию“! Дубравин решил послать
