Между тем Монпарно навсегда бы исчез с земного шара, и счастливые влюбленные, избрав какой- нибудь уединенный уголок, наслаждались бы любовью, подсмеиваясь над ловко одураченным ими идеалистом.
Эта мысль привела меня в ярость. И подумать только, что если бы не Дольчепиано!..
Я бросил на него благодарный взгляд. Он за меня отомстит!..
Между тем Софи не сдавалась. Она продолжала защищаться, идя напролом, видимо, надеясь, что я не заговорю и не решусь признаться в собственном легкомыслии.
Но она забыла о моем отчаянии и гневе. Чтобы отомстить ей за измену, я мог решиться на все.
Потому что все ее поступки, все темные стороны ее души, казавшейся мне еще час назад такой возвышенной и чистой, ее притворство, испорченность, лицемерие были пустяками в сравнении с ужасным открытием.
Софи любила господина Монпарно! И чтобы иметь возможность бежать с ним, она обманывала меня и делала из моей любви к ней орудие для достижения своих преступных планов. Я мог простить все, кроме этого.
Ангел превратился в демона; но несмотря на это, я еще любил ее, мысль, что она не любила меня никогда, заставляла мучительно сжиматься мое сердце.
Даже теперь, через столько лет, я не могу вспомнить пережитые мною тогда страдания без слез.
Жестокая, коварная Софи!
И, глядя на нее, такую кроткую, искреннюю, говорившую тихим, мягким голосом, мне вдруг стало страшно, не поддастся ли комиссар этому кажущемуся обаянию лицемерной искренности и не отпустит ли действительно на все четыре стороны эту ловкую парочку.
Этого нельзя было допустить!
Я мгновенно вскочил со стула.
– Не верьте, господин комиссар, не верьте! – закричал я. – Все это ложь! Я теперь только понимаю, на что способна эта особа. Вам нет необходимости телефонировать в Ниццу. Достаточно взглянуть на этого господина, и вы сразу увидите, что ему не может быть столько лет, сколько написано у него в бумагах.
– Допустим, что я выгляжу старше своих лет, – спокойно отвечал Монпарно. – Что же из этого! Это встречается очень часто. Нередко молодой человек двадцати пяти лет кажется сорокалетним.
– Во всяком случае, – возразил я, – прежде чем отпустить вас отсюда, господин комиссар хорошо сделает, если допросит свидетелей не только по телефону. Да, действительно, я знаю Бонассу, который выехал сегодня утром из Ниццы, но это не вы. Существует Бонассу, который должен был жениться на мадемуазель Перанди, но он на вас не похож. Это чересчур наивный молодой человек, ставший жертвой хитроумной комбинации вашей сообщницы, которую он, к сожалению, не сумел сразу разгадать. Бонассу, о котором я говорю, был вчера вечером в Ницце, между тем как вы были в это время в Генуе, так как приехали оттуда только сегодня на пароходе «Регина-Елена». В то же время, когда, по вашим словам, он совершил путешествие в Италию (путешествие, симулированное по настоянию мадемуазель Перанди), Бонассу находился в действительности в Пюже-Тенье, что он и может доказать.
– Перестаньте болтать глупости! – презрительно прервал меня Монпарно. – Где же этот ваш таинственный молодой человек? Пусть он покажется нам сам и, главное, покажет свои бумаги.
– Вы отлично знаете, что все эти бумаги находятся у вас, так как все они были выманены у него мадемуазель Перанди, к которой он имел в то время безграничное доверие.
– Это уже является обвинением, – ответил Монпарно. – Я обращаюсь за защитой к господину комиссару.
– А я к господину Дольчепиано! – воскликнул я. – Так как предполагаю, что он не арестовал бы вас, не имея оснований. Я умоляю его только поверить мне, что вы не кто иной, как господин Монпарно.
– Мы это сейчас узнаем, – улыбнулся итальянец. – Итак, милостивый государь, вы продолжаете утверждать, что вы – Антонин Бонассу?
– Утверждаю.
– И вы также настаиваете на этом, мадемуазель?
– Безусловно.
– Хорошо. Разрешите мне, пожалуйста…
При этих словах Дольчепиано ловко выхватил из рук Софи саквояж и открыл его.
– Милостивый государь! – возмутилась она. – Ваше поведение не имеет названия. Насколько мне известно, я не арестована и последовала сюда за своим женихом добровольно.
Не смущаясь ее словами, Дольчепиано спокойно продолжал рассматривать содержимое саквояжа, пока не нашел в нем альбом с марками.
– Не всегда бывает безопасно сохранять свою корреспонденцию, – ядовито сказал он, перелистывая страницы. – Но вы, я вижу, дорожите вашей.
Он протянул мне альбом, и я с удивлением заметил, что все марки были наклеены на прозрачной бумаге и только на одной стороне листа, благодаря чему все написанные на обороте марок буквы оставались в неприкосновенности и были отлично видны.
– Прочтите! – небрежно сказал Дольчепиано, – вам знаком этот шифр.
И я стал читать, чувствуя, как краска стыда и негодования заливает мне лицо, по мере того, как я понимал, в какую ужасную западню завлекли меня мое доверие и неопытность.
«Вполне одобряю твой прекрасный план. Это нелишняя предосторожность, и твой глупец нам отлично пригодится. Как только деньги будут получены, уезжай в Марсель. Я постараюсь встретиться с тобой там.
