— Мы думали, кто-то охотится, — делая круглые глаза, сообщали они.
— Ага. «Узи» и «Калашников» — лучшее оружие для охоты, — с иронией реагировали допрашивающие.
Главное, чего он боялся — это того, что платоновский охранник даже перед смертью мог соврать. Тогда дело кончится для Введенского плохо со всех точек зрения. Ведь Варяг потерял на этой операции кучу денег, и теперь может повесить всех собак именно на Бориса. А милиция охотно ухватится за эту идею, поскольку понимает, что Варяга все равно не удастся прищучить, а частный детектив прекрасно подходит на роль козла отпущения.
Однако покойный стражник не обманул.
Правда, пришлось долго ждать рабочих с отбойными молотками. А потом выяснилось, что за кирпичной стеной есть еще стальная дверь, и пришлось ждать еще одну партию рабочих — на этот раз с автогеном.
Все уже понимали, что бункер действительно есть, но Введенский все равно волновался — а вдруг «платоновцы» успели увезти всех девушек.
Но они не успели.
В бункере посреди центрального прохода валялись трупы.
Отдать швартовы
График выхода судов в море в этот день соблюден не был. Выход «Луизианы» задерживался на несколько часов, и господин Леруа, он же Жак де Моле, уже начал нервничать.
Матросы тоже были недовольны — ведь на свете нет ничего тоскливее, чем бесплодное ожидание.
Однако их развлекала секретарша господина Леруа Сабрина. Она целовалась со всеми поочередно и где-то потеряла нагрудную ленту. И матросы на корабле, и портовые работники на берегу были в восторге — такие груди кого хочешь сведут с ума. Размер умеренный, зато форма, загар и фактура кожи такие, что все вместе способно возбудить даже мумию фараона Рамзеса Второго, который умер в девяносто с чем-то лет от роду.
Особенно горячо полуобнаженная красавица расцеловала лоцмана, когда тот, наконец, поднялся на борт.
Потом еще полчаса ждали буксир и снова нервничали, потому что пьяный в дым матрос никак не мог закрепить конец.
Но все кончилось благополучно. Хотя капитан буксира тоже был нетрезв, маленький кораблик все- таки сумел оттащить «Луизиану» от причала и поволок пароход через акваторию порта в сторону открытого моря.
Сабрина стояла на корме и махала оставшимся на берегу платком, который раньше был повязан вокруг ее талии. Портовые служащие по-русски и по-французски громко выражали сожаление, что девушка не может остаться в Питере еще хотя бы на денек. Крановщик, сидевший выше всех и дольше всех видевший обнаженную фигурку на корме «Луизианы», на весь порт кричал, перемежая осмысленные слова отборным матом, что-то вроде:
— Приезжай к нам еще, и мы трахнемся тут на верхотуре.
Но Сабрина уже не могла его услышать.
Дайте мне самолет
Трупов в бункере было три.
Все мужские.
Еще когда кирпичную стенку начали разбивать отбойным молотком, Олег Томилин застрелил своего друга Сережу Дерюгина и еще двух охранников, заблокировал верхний выход и ждал тех, кто прорывался сквозь стену, пребывая в состоянии полной невменяемости.
Опера, ворвавшиеся в бункер вместе с Введенским, сначала увидели трупы, а потом — голую девушку в конце коридора.
Они не сразу поняли, что ее держит за волосы одетый в черное брюнет Томилин — в полутьме его силуэт сливался со стеной.
К голове девушки был приставлен пистолет.
— Мне нужен самолет! — хрипло прокричал Томилин и выстрелил над ухом пленницы.
— И куда ты собрался лететь? — поинтересовался Введенский.
Его никто не уполномочил на ведение переговоров, но он сказал это так уверенно, что оперативники не стали возражать.
— Не ваше дело! Мне нужен самолет, — упрямо повторил Томилин.
— Ладно, будет тебе самолет, — сказал Введенский. — Только при одном условии. Скажи, где дочь Варяга и журналистка.
Введенский предполагал, что если часть девушек вывезли с базы, то этих двоих, как наиболее засвеченных, отправили первыми.
— А нету их! Увезли, — ответил Томилин с каким-то злорадством.
Платонов все-таки переоценивал надежность своих людей. Вот уже и второй начал раскрывать тайны организации.
Впрочем, обоим было нечего терять. А Томилин вдобавок слегка тронулся умом от безвылазного сидения в бункере под постоянным страхом смерти в наказание за ошибку с дочерью Варяга.
— Куда увезли? — продолжал спрашивать Введенский.
— А я знаю? В порт, на корабль.
— Какой корабль?
— Не знаю я! Отвали! Давай самолет, а то я ее убью!
— Не будет тебе самолета, пока не скажешь, какой корабль.
— Сказал — не знаю! Вроде бы французский. Везет какие-то контейнера — с опилками, что ли… А они там внутри спрятаны. Короче, плевать мне на это! Я ее убиваю.
Рука с пистолетом ходила ходуном, и все ждали выстрела. Но его не последовало.
Томилин сорвался на крик:
— Дайте самолет, суки!!!
— Дайте ему самолет, — сказал Введенский, делая шаг вперед. — Ну что вам стоит? Самолета вам что ли жалко?
Введенский шел вперед, заглядывая в камеры, где были прикованы к стенам обнаженные рабыни.
Он шел и продолжал на все лады склонять слово «самолет».
Опера в немом изумлении смотрели на все это, не решаясь предпринимать никаких действий. А Томилин даже рот приоткрыл от удивления.
И не заметил, как пистолет перекочевал в руки Введенского.
Дальше все было просто. Томилин взвыл от боли и согнулся пополам, а Введенский, придерживая его за шиворот, спросил спокойно, как будто ничего не произошло:
— А скажи мне еще, дорогой друг, Настя Мещерякова тоже там, на этом корабле?
Томилин машинально кивнул.
— По моему, самолет ему не нужен, — объявил Введенский, роняя Олега на пол.
И вышел из бункера, мимоходом погладив спасенную заложницу по голове.
Никто его не остановил.
