Обострение конфликта вынудило советское руководство принять решение о передаче Сирии тридцати истребителей «МиГ-23БН» и «МиГ-23МФ».
Сразу же после получения самолетов сирийцы приступили к переучиванию на новую технику. Требовалась выработка тактики ведения воздушных боев «МиГов» с новейшими истребителями противника — «F-15» и «F-16». Задача осложнялась отсутствием сколько-нибудь достоверных данных об одном из противников — самолете «F-16» (в то время о нем мало что было известно). Однако на основании общих данных был сделан вывод, что «МиГ-23МФ» не в состоянии один на один бороться с «F-16». Успеха можно было добиться лишь хорошо спланированными действиями группы «МиГов».
В ходе боевых действий во время предпринятой Израилем наступательной операции под циничным названием «Мир для Галилеи» был выработан следующий хитроумный маневр. В соответствии с тактикой, предложенной военными советниками из СССР, четверки из «МиГ-23» сближались с противником в плотном боевом порядке: расстояние между самолетами было так мало, что на индикаторе РЛС самолета дальнего радиолокационного обнаружения все четыре «МиГа» выглядели как один самолет. Достигнув рубежа атаки, «МиГи» размыкали порядок: часть самолетов «ныряла» на предельно малые высоты, оставаясь невидимой для израильтян, а другая играла роль приманки, подводя истребители противника под внезапный удар одного из самолетов звена, выполнявшего атаку «снизу вверх».
За счет этого маневра сирийцы почти уравняли шансы «МиГа-23» и истребителя «F-16», однако превосходства в воздухе завоевать им так и не удалось: израильские пилоты оказались лучше, да и техника у них была в то время поприличнее.
Стуколин тоже знал эту историю. Как и любой выпускник современного высшего военного авиационного училища. Ее изучение входило в «Тактику воздушного боя» и в спецкурс «Боевое применение истребителей „МиГ'». Когда Лукашевич напомнил ему о хитроумном маневре, предпринятом сирийцами, Стуколин заулыбался и принялся почесывать кулак.
— Отличная идея! — сказал он. — Значит, идем в паре — крыло к крылу; когда эта сволочь появляется в зоне и атакует, расходимся; я делаю противоракетный, ты засаживаешь ему Р-24 в бок.
— Постой, постой, — осадил приятеля Лукашевич. — Ты уверен, что справишься? Придется действовать вслепую, на одном радиовысотомере, ошибешься — костей не соберешь.
— Ты же знаешь, что я всё равно полечу, — Стуколин ухмыльнулся. — К чему этот разговор? Лукашевич вздохнул.
— Если «Сухой» выйдет на нас, атаковать придется тебе, — заявил он. — Все-таки до первого класса ты не дослужился.
— Вот уж не думал, что ты такой формалист, — озлился Стуколин. — Второй класс, первый класс — слушать противно. И вообще ракету «Сухого» будет уводить тот, за кого она «зацепится», понял?
Лукашевич развел руками:
— Ну что с тобой поделать, летим…
На подготовку двух истребителей к вылету много времени не понадобилось. Собственно, их подготовили еще раньше, когда только пришло сообщение о «сбитии» пары Громов-Беленков.
— Я взлетаю первым, — говорил Лукашевич Стуколину, когда они шли по очищенной от снега и наледи полосе к своим машинам. — Ты взлетаешь с интервалом в минуту. Ориентируешься, догоняешь меня и пристраиваешься ниже. Крыло в крыло мы не пойдем — опасно. Следи за высотомером, избегай спутной струи. Потом сразу разворачиваемся и ложимся на курс «сто семьдесят», высота — шесть тысяч.
— Понятно, — отзывался Стуколин.
— В радиопереговоры вступай только по необходимости. Имей в виду, наша задача — прорваться в Оленегорск, а не выманивать на себя «Сухого» противника.
— Кого имею, тому и введу, — дежурная острота была явно лишней, но Стуколин никогда не отличался особым чутьем в подобных вещах. — На какой скорости пойдем, командир?
— На крейсерской. На форсаже мы долго не протянем.
— О'кей.
Они остановились у «МиГа», на котором предстояло подняться в воздух Лукашевичу. Старший лейтенант вдруг наклонился корпусом вперед и порывисто обнял Стуколина за плечи:
— Давай попрощаемся, что ли?
— Но-но, — Стуколин резко отступил, высвобождаясь. — Совсем сбрендил, что ли? Кто же прощается перед вылетом?
— А когда еще прощаться? Потом может быть поздно.
— Не раскисай, отец Алексий, — посоветовал Стуколин. — Не время сейчас.
Лукашевич мотнул головой и взял себя в руки. Обычно толстокожий, как бегемот, Стуколин на этот раз ухитрился подобрать и верные слова, и верную интонацию. Лукашевич махнул рукой.
— Ну, с Богом! — сказал он, хотя никогда в списке верующих не числился. — Поехали!
Расположившись в кабине, Лукашевич доложил Казанцеву, продолжавшему дежурить на КДП, что к взлету готов. Казанцев пожелал ни пуха, Лукашевич послал его к черту.
Взлетели, набрали высоту. Стуколин начал довольно борзо, пристроился тютелька в тютельку и не без некоторой лихости — демонстрировал, видно, что и летчики второго класса тоже не лыком щиты. Развернулись по азимуту и почапали себе спокойно, без приключений в сторону Оленегорска.
Приключения начались через шесть минут после взлета.
— Вот он, — сказал Лукашевич, увидев засветку на индикаторе. — Молчим.
Стуколин, который хотел было подтвердить, что тоже видит потенциального противника, заткнулся. Лукашевич поступал правильно: если «Сухой» так быстро вышел на них, значит, действует радиоперехват, противник приготовился к ответным действиям.
Они продолжали полет в полной тишине. Небо над летящими истребителями приобрело отчетливый темно-красный оттенок, посветлело — где-то на юго-востоке, впереди по курсу, поднималось солнце, открывая новый день. «Сухой» противника приближался. Сто километров… девяносто… восемьдесят…
«До Оленегорска он нам дойти не даст, — понял Лукашевич. — Пора применить домашнюю заготовку. Ну, Леха, не подведи!»
— Меняю курс, — сказал Лукашевич вслух. — Новый курс — десять градусов. Раз… два… три!
Перечисление начала ряда простых чисел предназначалось Стуколину. На счет «три» истребители синхронно легли на крыло и, выписав вираж, поменяли курс. Если бы это видел Громов, он одобрительно прицокнул бы языком и высказался бы так:
«Молодцы, ребята! Прямо как на MAX'e[20]». Но Громова или кого-нибудь другого из «Витязей» здесь не было, а значит, и некому было оценить слаженность действий пилотов.
Противник приближался. Сейчас произойдет захват головок… Старт! Ого-го, наш «Сухой» выпустил аж две ракеты разом — стрельба дуплетом, как на утиной охоте.
— Леха, расходимся! — крикнул Лукашевич. Истребители разошлись: «МиГ» Стуколина ушел вниз, «МиГ» Лукашевича — вверх. Но оба продолжали идти навстречу противнику. Оттикало две длинные секунды, и Лукашевич увидел (а скорее, просто чутье подсказало), что ракеты зацепились за него.
— Леха, ракеты на мне. Атакуй.
Маневр удался на славу. Пока пилот «Сухого» соображал, почему это вдруг цель разделилась на две части, Стуколин, вошедший в зону стрельбы, выпустил свои ракеты, сначала одну, затем — с небольшой паузой вторую. Лукашевич же был занят противоракетным маневром. Как делал Громов за несколько часов до него, старший лейтенант швырнул машину в сторону и вниз, затем на предельно малой выровнялся, врубил форсаж, играя со смертью, но ракеты висели как привязанные. Необходимо было быстро поменять полусферу относительно ракет: ни одна из них не могла на таких скоростях сделать разворот на сто восемьдесят градусов — не выдержав перегрузок, разломится корпус. Сделать это ему почти удалось. Он проскочил под ракетами, но головка самонаведения одной из них успела отреагировать на близкое положение цели, и соответствующий сигнал подорвал боевую часть. Стержни разлетелись, и несколько из них попали в истребитель, повредив гидравлическую систему управления. Потекли масло и спирт, давление в системе мгновенно упало, о чем Лукашевичу доложил бортовой компьютер. Старший лейтенант чертыхнулся. Но тут он услышал радостный крик Стуколина и на несколько секунд забыл о своих
