рассматривал маленькое карандашное изображение женского лица. Очевидно, оно было нарисовано с большой тщательностью настоящим художником, так что в глазах женщины как бы отразилась ее душа. Ее губы были раздвинуты в странной улыбке. Кларк по-прежнему внимательно изучал это лицо, оно вызвало в его памяти один летний вечер много лет назад. Он снова видел очаровательные пейзажи нив и лугов, петляющую меж холмов реку, тусклое красное солнце, прохладный белесый туман, поднимающийся с воды. Он слышал голос, разговаривающий с ним сквозь волны времени, произносящий: «Кларк, Мэри увидит бога Пана!» Затем он оказался в мрачном помещении рядом с доктором, слушая тяжелый стук часов, и в ожидании наблюдал за фигурой, лежащей в кресле под светом лампы. Из прошлого восстал образ Мэри, он смотрел в ее глаза, и его сердце похолодело.
«Кто эта женщина?» — спросил он, наконец, сдавленным и хриплым голосом.
«Это та самая женщина, на которой женился Герберт».
Кларк снова взглянул на рисунок — вообще-то, это была не Мэри. Там было действительно нарисовано лицо Мэри, но и еще что-то, чего он не заметил в ее чертах, ни когда одетая в белое девушка вошла с доктором в лабораторию, ни когда она в ужасе очнулась, ни когда она, безумно смеясь, лежала на постели. Что бы это ни было — блеск, исходивший из изображенных на портрете глаз, улыбка на красивых губах, или же выражение лица в целом — Кларк содрогался перед этим всей душой. Он невольно подумал о словах доктора Филлипса: «наиболее яркий образ зла, который я когда-либо видел». Он механически перевернул картинку и посмотрел на ее оборот.
«Боже правый! Кларк, в чем дело? Вы бледны, как смерть!» — Вилльерс резко вскочил из кресла, когда Кларк со стоном откинулся назад и выронил рисунок.
«Я не очень хорошо себя чувствую, Вилльерс. Налейте мне немного вина, спасибо, это поможет. Мне станет лучше через несколько минут».
Вилльерс подобрал упавший листок и, как и Кларк, перевернул его.
«Вы видели это? — спросил он. — Вот как я определил, что это портрет жены Герберта или, правильнее сказать, его вдовы. Как вы себя сейчас чувствуете?»
«Спасибо, лучше. Это была случайная слабость. Кажется, я не уловил, что вы имели в виду. Что позволило вам идентифицировать изображение?»
«Это слово — Элен — написано на обороте. Разве я не говорил вам, что ее звали Элен? Да, Элен Вогэн».
Кларк простонал. Теперь не могло оставаться и тени сомнения.
«А сейчас не согласитесь ли вы со мной, — сказал Вилльерс, — что в истории, рассказанной мной сегодня вечером, и в той роли, что сыграла в ней эта женщина, есть некоторые странные моменты?»
«Да, Вилльерс, — пробормотал Кларк, — это, в самом деле, странная история. Вы должны дать мне время на размышление, смогу ли я вам помочь или нет. Вам пора идти? Хорошо, доброй ночи, Вилльерс, доброй ночи. Приходите ко мне на следующей неделе».
Глава V
Письмо с рекомендацией
«Вы знаете, Остин, — сказал Вилльерс, когда двое друзей степенно прогуливались по Пиккадилли одним приятным майским утром, — вы знаете, я убежден, что случай на Пол-стрит, о котором вы мне рассказали, и Герберт — просто эпизоды в общей экстраординарной истории. Также я признаюсь вам, что когда несколько месяцев назад я спрашивал у вас про Герберта, я только что видел его».
«Вы видели его? Где?»
«Однажды вечером он попросил у меня милостыню. Он пребывал в чрезвычайно жалком и удручающем состоянии, но я узнал его и добился того, чтобы он рассказал мне о своей жизни, по крайней мере, в общих чертах. Короче говоря, рассказ его заключался в том, что его сгубила жена».
«Каким образом?»
«Этого он мне не объяснил, сказал лишь, что она разрушила его тело и душу. Сейчас этот человек мертв».
«А что произошло с его женой?»
«Ага, это как раз то, что я хотел бы узнать. Я намерен ее рано или поздно разыскать. Я знаком с человеком по имени Кларк, вообще-то он довольно сухой субъект, но весьма проницательный. Вы понимаете, что я имею в виду: проницательный не в обычных делах, но реально разбирающийся в людях и жизни. Итак, я изложил ему эти события, и они явно произвели на него впечатление. Он сказал, что этот случай требует осмысления, и предложил зайти к нему снова на другой неделе. Спустя несколько дней я получил это странное письмо».
Остин вынул письмо из конверта и с любопытством прочел его. Там было написано следующее:
«Мой дорогой Вилльерс, я обдумал это дело, по которому вы советовались со мной той ночью, и вот вам моя рекомендация: бросьте портрет в огонь и выкиньте эту историю из головы. Никогда больше не занимайтесь ей или вы сильно пожалеете. Вы можете решить, что я обладаю какой-то тайной информацией, и в определенной степени это так. Но я знаю немного — я подобен человеку, который заглянул в пропасть и в страхе отстранился. То, что мне ведомо, чрезвычайно загадочно и ужасно, но и за пределами моего знания есть чудовищные глубины, еще более отвратительные, более невероятные, чем любая сказка, рассказанная зимней ночью у камина. Я решил, и ничто не поколеблет этого намерения, что не стану продвигаться ни на йоту в этих исследованиях, и если вы цените свое благополучие, вы наверняка поступите так же. Что ж, приходите ко мне, но разговаривать мы будем на более приятные темы».
Остин тщательно сложил письмо и повернулся к Вилльерсу.
«В самом деле, это очень необычное письмо, — сказал он. — Что Кларк имел в виду, говоря о портрете?»
«Да, я и забыл сказать вам, что я был на Пол-стрит и кое-что там нашел».
Вилльерс рассказал ту же историю, что и Кларку, и Остин молча выслушал ее. Он выглядел озадаченным.
«Как интересно, что вы испытали столь неприятные ощущение в этой комнате, — сказал он, наконец. — Едва ли можно предположить что-то, кроме того, что это была просто игра воображения, проще говоря, отвращение перед грязью и запустением».
«Нет, это было скорее физиологическим, чем психологическим чувством. Как будто при каждом вздохе я вдыхал какой-то ядовитый дым, который, казалось, проникал во все нервы и кости моего тела. Я чувствовал, что изнурен с ног до головы, зрение начало затуманиваться. Это было подобно наступлению смерти».
«Да, действительно, очень странно. Понимаете, ваш друг признается в том, что знает о какой-то темной истории, связанной с этой женщиной. Заметили ли вы у него какие-либо особые эмоции, когда рассказывали ему о происшествии на Пол-стрит?»
«Да, заметил. Он почувствовал крайнюю слабость, но уверил меня, что это был временный приступ, один из тех, которым он иногда подвержен».
«Вы ему поверили?»
«В тот момент — да, но теперь не верю. Он слушал мое повествование довольно равнодушно до тех пор, пока я не показал ему портрет. Именно тогда случился этот приступ, о котором я упоминал. Ручаюсь вам, выглядел он ужасно».
«Тогда, должно быть, он видел эту женщину раньше. Но возможно и другое объяснение: ему знакомо не лицо на рисунке, и имя. Как вы полагаете?»
«Трудно сказать. Я твердо уверен в том, что именно после того, как Кларк перевернул портрет, он чуть не выпал из кресла. Как вы знаете, сзади было написано имя».
«Точно. В конце концов, в случае, подобном этому, нельзя прийти к какому-либо заключению. Я ненавижу мелодраму, и ничто не раздражает меня больше, нежели банальности и утомляет так, как заурядная коммерция. Но, в самом деле, Вилльерс, в глубине этого дела есть нечто подозрительное».
Двое джентльменов, не замечая, свернули на Эшли-стрит, которая шла к северу от Пиккадилли. Это
