выпекать хлеб. К утру женщины собрали тонну печеного хлеба, много сала, масла, молока. А в селе Галицком все население вышло на строительство сожженного фашистами моста через Суду и в короткий срок восстановило его.
Стремительно продвигаясь вперед, гоня отступающего врага, мы потеряли необходимую осторожность и были за это наказаны. Вражеские диверсанты подкрались к командному пункту 16-го полка и очередью из автомата убили часового. Трех диверсантов схватили, остальным удалось скрыться.
Через несколько дней случилось происшествие уже на командном пункте корпуса. Расположившись в добротном амбаре, мы ужинали, когда услышали какую-то беготню, окрик, выстрел. И тут же в амбар влетели два гитлеровских унтер-офицера с автоматами. Майор В. В. Тригубенко первым из нас выхватил пистолет. Унтеры кинулись в угол амбара и, подняв вверх руки, принялись что-то лопотать.
Выяснилось, что их оставили здесь с диверсионными целями - убивать советских командиров. Весь день они прятались на огородах, под палящим солнцем, а вечером выползли к хатам в поисках воды.
Случай этот не единичный. Террор, убийства советских командиров и политработников из-за угла гитлеровцы пытались ввести в систему. Причем инициаторами грязных дел были не только профессиональные разведчики.
Пойманный осенью 1942 года под Сталинградом, близ нашего переднего края, террорист рассказал, что задание убить командира, комиссара и начальника штаба 214-й стрелковой дивизии он получил от генерал-лейтенанта фон Габлинца - командира противостоящей нам 384 -й немецкой пехотной дивизии.
В своих мемуарах бывшие гитлеровские генералы любят порассуждать о 'правильном', 'рыцарском' стило ведения войны. Читая эти рассуждения, я всегда вспоминаю фон Габлинца. Наверное, в кругу друзей он считался рыцарем не из последних.
Чем ближе подходили мы к Днепру, тем яростнее сопротивлялся враг. В последних числах сентября сильной контратакой ему удалось потеснить передовые подразделения 29-го полка. Противотанковая батарея осталась без пехотного прикрытия. Ее окружило около сотни автоматчиков, и гвардейцы вступили в ближний бой, в ход пошли уже ручные гранаты. Подоспевшие наши стрелки отогнали врага.
Мне не приходилось раньше бывать на Днепре, и когда его голубая лента выплыла на западный обрез очередной топографической карты, мы с полковником Филиновым не утерпели. Свернув на первую попавшуюся полевую дорогу, машина помчалась к леску, за которым мы надеялись увидеть 'седой Днипро'. Войск наших здесь еще не было. Только близ самого берега встретили разведчиков они вели пленных.
Пробираясь между деревьями, мы спустились к реке. На той стороне было много немцев. Иные из них расположились, как на пляже, - загорали, купались. Видимо, они надежно чувствовали себя за могучей водной преградой.
Прямо-таки досада взяла, что нет под рукой ничего, кроме автомата, не достанешь! Выше нас, скрытый кустарником, кто-то шумно понукал лошадей. Это проезжало мимо полковое орудие на конной тяге. Значит, есть выход! Расчет быстренько развернул пушку и открыл беглый огонь. На том берегу поднялась паника. Хватая брюки и куртки, фашисты кинулись кто куда.
Вечером на наш командный пункт позвонили из штаба армии.
- Чем порадуешь, Николай Иванович? - услышал я очень знакомый голос.
- Зыгин? Алексей Иванович? Какими судьбами?
- Назначен командующим армией вместо генерала Кулика, - ответил он.
Я доложил новому командующему, что 5-я и 7-я дивизии пока только частью сил выходят к Днепру, а 8-я идет во втором эшелоне.
С Алексеем Ивановичем Зыгиным мы были старые знакомые - еще до войны командовали дивизиями в Уральском военном округе, потом вместе воевали на Западном фронте, вместе выходили из окружения под Невелём и Великими Луками. Это был опытный, знающий командир, и я искренне порадовался, что он жив- здоров. Значит, снова вместе будем бить врага. Однако случайности войны повернули все иначе.
Когда на следующий день, побывав у нас в корпусе, генерал Зыгин уезжал, я попросил его не сворачивать с большака. Эта дорога проверена саперами, по ней уже прошли танки и артиллерия. А проселки пока небезопасны.
- Еду в штаб, в Бирки, и никуда больше, - ответил он.
Часа через два позвонил начальник штаба армии, с нескрываемым беспокойством спросил:
- Куда пропал командарм?
- Поехал к себе на КП.
- Он еще не приехал...
Алексей Иванович Зыгин погиб. Как выяснилось, он все-таки свернул с большака на полевую дорогу - намеревался осмотреть высотку, близ села Кирьяковка, намеченную под наблюдательный пункт. Машина подорвалась на двухъярусной мине с очень сильным зарядом.
Похоронили командарма в Полтаве. Недавно я посетил эти места. Был на могиле и у памятника. У села Кирьяковка, на месте гибели, поставлен красивый обелиск. В память о нашем командарме правление Кирьяковского колхоза учредило для лучших тружеников ежегодную денежную премию имени генерала Зыгина.
После гибели Зыгина командующим 4-й гвардейской армией был назначен генерал-лейтенант И. В. Галанин, хладнокровный, очень смелый человек - не только лично, но и в решении оперативных вопросов.
Наши дивизии продолжали продвигаться, но полностью вышли на днепровские берега только к вечеру 29 сентября. Причина задержки отсутствие горючего. Из-за этого артиллерия, автотранспорт и тылы значительно отстали от стрелковых частей. Разрыв достигал ста и более километров. Пришлось срочно мобилизовать местный транспорт и перебрасывать грузы первой необходимости на подводах.
Здесь, на Полтавщине, я неожиданно встретил своего старшего сына. Обрадовала ли меня эта встреча? Даже сейчас, через двадцать с лишним лет, мне трудно ответить коротким 'да' или 'нет'. Попробую объяснить, почему.
Уезжая из Уфы на фронт, я оставил Владилена еще совсем мальчишкой - он перешел в восьмой класс. Потом жена писала, что он поступил учеником на моторосборочный завод. И вот сижу я ранним сентябрьским утром на наблюдательном пункте, посматриваю на часы. Туман уже рассеялся, воздух чист и прозрачен, вот-вот грянет первый залп артподготовки.
Глянул нечаянно назад - что такое? По скату высоты, к наблюдательному пункту идет мой старший сын. В военной форме, в курсантских погонах.
Обнялись, расцеловались.
- Мальчик мой, - говорю, - времени сейчас в обрез. Как у нас дома и как ты сюда попал?
- Дома, - отвечает, - все в порядке. А меня в армию взяли с моторного завода. Четыре месяца побыл в пехотном училище, доучиться не смог. Нас всех отправили на Курскую дугу. Ну, а потом, узнав, что твой корпус поблизости, попросился сюда.
Вот, оказывается, как все просто.
Началась артиллерийская подготовка, бой развивался, и я уже был занят им целиком.
Но вечером проблема 'отцов и детей' на войне встала передо мной во весь рост. Знаю, не мне первому, не мне последнему доводилось ее решать. Генерал Раевский на Бородинском поле, когда французы отразили картечным огнем русскую атаку, вышел вперед, взял за руки своих сыновей и, обернувшись к солдатам, крикнул:
- Мы пойдем впереди вас, не отставайте, орлы!
Младший его сын, семнадцатилетний, погиб в этой атаке, но французы были опрокинуты.
Генерал Раевский был из того железа, какое природа очень скупо отпускает на поделку людей. И не одному мне, видимо, не хватило этого железа.
'Куда же тебя определить?' - мучительно раздумывал я в тот вечер, глядя, как споро и весело уплетает фронтовой ужин мой отощавший на тыловых харчах сын.
С одной стороны, куда Владилена ни пошли, если он останется в корпусе, значит, он все-таки 'при папаше'. С другой стороны, вижу, как наяву, жену, слышу извечный материнский упрек: 'Не мог уберечь...' Короче говоря, мой сын остался в корпусе. Окончил курсы младших лейтенантов, командовал стрелковым взводом в 5-й дивизии, был ранен в Молдавии, из госпиталя снова вернулся в строй.
'И так было до конца войны' - именно этой фразой хотелось бы мне закончить рассказ о сыне. Но так не было!
В подобных случаях всегда находятся доброхоты, готовые день и ночь убеждать в том, в чем убеждать приятно и безопасно, - чтобы начальство позаботилось о себе. И я позволил себя убедить, что в роли моего адъютанта Владилен будет так же нужен и полезен, как в строю. Ведь не вечно же капитану Никитину состоять в этой должности! Храбрый, энергичный офицер, он тоже должен иметь перспективу. Тем более что появилась вакансия в оперативном отделе.
Одним словом, дорогой читатель, коли захочешь убедить себя в своей правоте, резоны находятся удивительно быстро.
Только прошу поверить: сына, когда он стал моим адъютантом, я не щадил. Не раз посылал в самое пекло. И все же постоянно чувствовал какую-то неловкость. Нет, война - не место для проявления родственных чувств. В этом я убедился.
К Днепру
Форсирование Днепра - одна из самых заметных вех в истории Великой Отечественной войны. Не буду останавливаться на военно-политическом аспекте этого события - он освещен в литературе достаточно полно. Замечу только, что одновременный выход наших армий к Днепру на более чем тысячекилометровом фронте, захват двух десятков плацдармов, произведенный с ходу, без специальных переправочных средств, после долгого, утомительного наступления, - это крупное достижение советского военного искусства. И возможным его сделал небывалый подъем духа в войсках. Клич 'За Днепр!', казалось, наэлектризовал воздух. Он делал чудеса с людьми. Даже самые осторожные из них спешили шагнуть вперед, когда командир вызывал добровольцев.
Днепр был для нас не просто водным рубежом, с которого когда-то ушли и к
