пропустить битвы за Берлин. Поэтому он приказал своим войскам обойти Бреслау и развернуть наступление западнее Одера с двух захваченных плацдармов — в районе Штейнау и Олау. Его целью была река Нейсе, текущая к Одеру с юга. С этого рубежа он уже мог начать наступление в направлении Берлина.
8 февраля войска 1-го Украинского фронта Конева атаковали противника одновременно с обоих плацдармов. Однако главный удар наносился из района Штейнау против остатков 4-й танковой армии вермахта, Немецкие оборонительные рубежи были быстро прорваны. Для того чтобы ускорить наступление с плацдарма Олау, Конев ввел в действие 3-ю гвардейскую танковую армию генерала Рыбалко. К 12 февраля Бреслау был полностью окружен. В городе оказались запертыми более восьмидесяти тысяч мирных жителей.
4-я гвардейская танковая армия Лелюшенко достигла Нейсе всего через шесть дней. Во время наступления командиры танковых частей отмечали, что в городах и деревнях оставалась лишь незначительная часть местного населения. Иногда к передовым советским подразделениям выходил местный священник, который нес с собой письмо, заверяющее русских в том, что местные жители питают к ним самые 'дружеские' чувства[300]. Бывали даже случаи, когда немецкие гражданские врачи соглашались оказать первую помощь раненым советским бойцам.
Лелюшенко пришлось пережить ряд неприятных моментов. Он внезапно обнаружил, что в тылу его армии еще действуют остатки корпуса 'Великая Германия' и 24-го танкового корпуса генерала Неринга. Немецкие части пытались нарушить коммуникации наступающих советских войск. Однако спустя два дня эти немецкие части были разбиты, и порядок в тылу удалось восстановить. В результате своего наступления армии Конева вышли к Нейсе на фронте более чем в сто километров, полностью окружив при этом Бреслау. Тем самым была подготовлена неплохая стартовая позиция для последующего броска на Берлин. Однако бои южнее плацдарма Олау с остатками германской 7-й армии продолжались всю оставшуюся часть февраля и в марте.
Нацистское руководство полагало, что вступление противника на германскую землю автоматически усилит фанатизм немецких солдат в борьбе с противником. Однако во многих случаях это было совсем не так[301]. Германский пленный из 359-й пехотной дивизии поведал советским офицерам, что война на немецкой земле совершенно деморализовала военнослужащих. Им приказывали сражаться до последней капли крови, но, по мнению пехотинца, это был путь в никуда.
Генерала Шёрнера не оставляло в покое желание нанести по противнику мощный контрудар. 1 марта он приказал атаковать противника в районе города Лаубан. Часть сил советской 3-й гвардейской танковой армии была застигнута врасплох, и немцам удалось на какое-то время вернуть себе этот город. Геббельс пребывал в экстазе. 8 марта он вместе с сопровождающими его фоторепортерами отправился в Гер-лиц, где его уже поджидал Шёрнер. Затем они выехали в Лаубан. На рыночной площади города Геббельс и Шёрнер произнесли пламенные речи перед строем регулярных частей, фольксштурмовцев и гитлерюгенда. Фотокамеры запечатлели вручение министром пропаганды орденов немецким подросткам и его осмотр подбитых советских танков.
На следующий день Шёрнер возобновил наступление. На сей раз его целью являлся Штригау, расположенный всего в сорока километрах западнее Бреслау. Германские войска, вновь овладевшие городом, утверждали, что нашли в нем всего несколько оставшихся в живых мирных жителей. Гражданские лица были морально надломлены пребыванием здесь советских солдат. Немецкие солдаты клялись, что теперь они будут убивать каждого русского, который попадется им в руки. Однако и поведение самих военнослужащих вермахта нельзя было назвать безупречным. Официальных представителей нацистской партии не волновал факт расстрела немецкими солдатами советских военнопленных, но их шокировали доклады о том, что военнослужащие вермахта занимаются грабежом в эвакуированных районах[302]. В связи с этим Борман попросил фельдмаршала Кейтеля обязать германских офицеров по крайней мере раз в неделю обращаться к своим солдатам с напоминанием об их долге перед гражданским населением рейха.
Жестокие бои в Силезии сопровождались с обеих сторон драконовскими мерами по наведению в войсках порядка и дисциплины. Генерал Шёрнер объявил безжалостную войну всем солдатам, покинувшим линию фронта. Среди них оказалось много тех, кто симулировал ранение или заболевание. Их немедленно вешали на придорожных деревьях даже без попытки произвести хоть какое-то расследование. Согласно показаниям взятого в советский плен военнослужащего из 85-го саперного батальона, только в одном городе Нейсе за вторую половину марта было таким образом казнено двадцать два человека[303]. По сообщениям других пленных, сделанных во время их допроса офицерами 1-го Украинского фронта, число экзекуций немецких солдат, обвиненных в дезертирстве, самостреле и тому подобных фактах, в вермахте постоянно возрастало. Причем смертные приговоры зачитывались перед строем всех солдат боевой части.
Офицеры из 7-го отдела политуправления фронта, допрашивавшие немецких солдат, вскоре сообразили, что они могут использовать в пропагандистской атаке на противника обиду рядовых военнослужащих на своих командиров. Действительно, при плохих линиях связи и в обстановке, когда приказ об отступлении приходит внезапно, достаточно легко заставить германских солдат поверить в то, что их командиры бежали с поля боя и оставили подчиненных на произвол судьбы. Так, например, когда 20-я танковая дивизия вермахта была окружена в районе Опельна, на головы немецких солдат стали сыпаться листовки, утверждавшие, что генерал-полковник Шёрнер оставил свои войска; он взял с собой только охрану и убежал к Нейсе[304].
Антисанитарные условия, в которых находились немецкие войска, также не способствовали укреплению их морального духа. Германские солдаты сильно завшивели. Они не меняли нижнее белье и не были в бане еще с декабря прошлого года. Все, что они получили взамен, — совершенно бесполезный в таких условиях порошок от вшей. Начиная с января солдатам не платили и никакого денежного содержания. Большинство из них получили последние письма из дома еще до Рождества.
Более жесткой становилась дисциплина и в советских войсках. Командование Красной Армии считало, что причиной ряда военных неудач являлось отсутствие надлежащего порядка в подразделениях. Основной упор делался на строгом выполнении сталинского приказа № 5 об укреплении бдительности. Полковника Ф., руководившего обороной Штригау, обвинили в преступном отсутствии бдительности, поскольку его полк не выставил надлежащую охрану[305]. Несмотря на то что его часть сражалась самоотверженно, город был сдан. Это 'позорное' событие стало предметом рассмотрения на Военном совете фронта, и командира наказали. В деле не имеется экземпляра приговора, но можно уверенно предположить, что он был осужден на длительный срок заключения в ГУЛАГе. Об этом говорит пример с капитаном Д. Его отдали под суд военного трибунала после того, как капитан Д. оставил свою батарею без присмотра в деревне и не подготовил для нее соответствующей позиции. Затем он ушел в дом, где напился и лег спать[306]. Внезапно немцы перешли в контратаку, и батарея, не подготовленная к бою, понесла серьезные потери. Этого капитана исключили из партии и приговорили к десяти годам заключения в ГУЛАГе.
Солдаты и офицеры на фронте не просто опасались военнослужащих СМЕРШа, стоящих за их спинами. Им, фронтовикам, прошедшим через огонь, ранения, не раз смотревшим смерти в лицо, было оскорбительно видеть, как контрразведчики обвиняют в предательстве или трусости проверенных боевых товарищей. Обиднее всего, что расследование вели те люди, которые отнюдь не участвовали в боях и не кормили вшей на переднем крае обороны.
Была даже 'самиздатовская' солдатская песня про работу в войсках отделов СМЕРШа, в которой упоминалось еще старое (существовавшее до 1943 года) название этой организации: Особый отдел. В ней от имени танкиста рассказывается, как его Т-34 был подбит вражеским снарядом, но он чудом остался в живых, выпрыгнув из горящей машины. Тем не менее солдат был вызван в Особый отдел, где ему задали вопрос, почему, собственно, он не сгорел вместе с танком? Заканчивалась песня следующими словами танкиста: 'Я вам обещаю, я вам говорю, в следующей атаке обязательно сгорю'[307].
Солдаты 1-го Украинского фронта были не просто истощены непрерывными боями с противником. Они давно не мылись в бане, имели крайне неопрятный внешний вид. Бойцы были завшивлены, а многие болели дизентерией. Проблемы возникали из-за того, что забота о здоровье и безопасности не стояла в ряду приоритетов в Красной Армии. Нижнее белье никогда не стиралось. Вода для питья редко когда кипятилась.
