какому-нибудь полковнику после долгой череды военных неудач. Фигуры Фридриха Великого и Блюхера были уже сильно поношены, поэтому Кальтенбруннер рекомендовал министру пропаганды использовать в своих речах личность персидского царя Дария[390].
Обещания, которыми нацистское руководство регулярно снабжало командование группы армий 'Висла', были практически невыполнимыми. Численность личного состава боевых частей оставляла желать лучшего. Количество танков в так называемой 3-й танковой армии генерала фон Мантейфеля, державшей фронт на Одере к северу от 9-й армии, едва ли соответствовало штату полнокровной танковой дивизии. Сами дивизии, входившие в состав объединения, по своему составу больше напоминали батальоны. В не лучшем положении находились и части самой 9-й армии. В ней существовала даже рота штурмовых орудий, одетая в форму немецких подводников.
Этот сектор германской обороны на Одере был почти полностью укомплектован военнослужащими учебных подразделений. Их послали на фронт, снабдив лишь небольшим пайком, состоящим из порции хлеба, сухой колбасы и табака. Полевые кухни располагались, как правило, в деревнях, в тылу боевых позиций. Люди проходили мимо них и направлялись дальше — рыть окопы и укрепления. Один из этих 'товарищей по несчастью'[391] писал, что всю эту массу людей назвать боевыми частями было невозможно. Никто, даже их офицеры, не знали, каковы их прямые обязанности и для чего их сюда направляют. Они просто рыли землю и ждали. В их сознании рождались мрачные шутки. Пленный немец повторил одну из них в советском штабе: 'Жизнь, она как детская рубашка — короткая и грязная'[392].
Видавшие виды немецкие солдаты хорошо понимали, что только шутка может повысить настроение и создать чувство комфорта в 'уютных' землянках[393]. Как правило, их рыли на двух — или трехметровую глубину, перекладывали сверху деревом и засыпали дополнительно метровым слоем земли. 'Моя конура была действительно уютной, — писал один из военнослужащих. — Я сделал из нее маленькую комнату с деревянным столом и табуреткой'. Матрасы и одеяла солдаты воровали в соседней деревне, и это придавало жилищу 'дополнительный комфорт'.
Поскольку огонь или дым мог привлечь внимание снайперов противника, немецкие солдаты вскоре перестали греть воду и соответственно мыться и бриться. К концу марта рацион питания стал еще хуже. В основном в течение дня военнослужащие получали полбуханки ржаного хлеба, твердую, как скала, булку, тушеное мясо или суп, которые доставлялись на передовую только по ночам. Все полевые кухни находились в тылу. Были счастливые дни, когда солдаты получали по четвертинке шнапса. И только в очень редких случаях им раздавали так называемый 'Frontkampferpackchen' — небольшой пакет для военнослужащих, находящихся на передовых позициях, в котором находились какое-нибудь пирожное, сладости и шоколад. Однако самой большой проблемой для солдат был недостаток чистой питьевой воды. В результате этого многие из них стали страдать дизентерией. Все окопы теперь напоминали отхожие места.
Лица молодых солдат исхудали и осунулись от усталости и напряжения. Хорошая погода была плохой приметой. В любую минуту могли налететь советские штурмовики и обрушить смертоносный груз на головы обороняющихся. Ежедневные 'концерты' исполняли артиллерия и минометы противника. По ночам немецких военнослужащих будил беспокоящий огонь советских орудий и пулеметов. Время от времени артиллеристы Красной Армии начинали пристреливаться к тому или иному зданию, полагая, что в нем может находиться вражеский командный пункт. После пристрелки дом поджигался снарядами, начиненными фосфорсодержащими веществами. Но самым тяжелым испытанием для необстрелянных солдат являлись ночные караулы. Абсолютно все боялись быть захваченными в плен советскими разведчиками в качестве 'языка'.
Днем никто не передвигался. Советский снайпер застрелил военнослужащего Полмайера из учебного полка 'Потсдам'. Его убили во время попытки выбраться из траншеи. Как свидетельствовал затем его товарищ Герхард Тиллери, пуля попала несчастному прямо в голову. Другой военнослужащий по фамилии Оттерштедт пытался затащить тело обратно, но и его настигла советская пуля. Никто не видел вспышек от выстрелов, поэтому определить, откуда велся огонь, было невозможно. Однако в этом секторе работал и немецкий снайпер. Он выглядел как настоящий сумасшедший[394]. Когда снайпер находился не на задании, он надевал на голову высокую шляпу и наряжался во фрак, к которому прикреплял еще и свою награду — Золотой крест. (Этот крест на фронте называли 'жареным яйцом'.) Однако командование снисходительно относилось к вульгарным выходкам этого человека. Неудивительно, ведь на его счету было сто тридцать подстреленных солдат противника. Обычно он выбирал позицию внутри какого-нибудь сарая или амбара, расположенного неподалеку от траншей. Военнослужащие с биноклями, наблюдавшие за противником непосредственно в окопах, указывали ему на определенную цель. Затем следовал выстрел. В один из дней, когда ничего особенного на фронте не происходило, наблюдатель обратил внимание снайпера на собаку, бегающую возле русских траншей. Собака оказалась убита всего одним-единственным выстрелом.
Нехватка боеприпасов была настолько острой, что командование требовало ежедневных отчетов о количестве истраченных патронов или снарядов. Опытные командиры рот шли на подлог и завышали объем истраченных боеприпасов. Они прекрасно знали, что большое наступление русских не за горами, и к этому времени надо создать хоть какой-нибудь неприкосновенный запас. Тревожные настроения все более распространялись среди командиров германских частей. Они чувствовали, что русские играют с ними 'в кошки-мышки', преследуя как минимум две цели. Бои за плацдармы на западном берегу Одера не просто улучшали исходные позиции советских войск для финального удара по Берлину, они также подтачивали силы 9-й немецкой армии и заставляли обороняющихся растрачивать и без того скудные запасы боевых средств. Германским артиллеристам было позволено расходовать в день только по паре снарядов на орудие, поэтому они не могли участвовать в серьезных перестрелках. Советские же артиллеристы выбирали любую понравившуюся им цель и беспрепятственно уничтожали ее. Большое наступление в направлении Зееловских высот было лишь вопросом времени.
Днем немецкие солдаты либо спали, либо писали письма домой. Начиная со второй половины февраля почта стала работать крайне плохо. Однако офицеры видели в этом и одно преимущество. Дело в том, что военнослужащие иногда кончали жизнь самоубийством, получая с родины вести о гибели их семьи и разрушении под бомбами родного очага. Пленные немецкие солдаты рассказывали советским офицерам, что снаряды собственной, германской, артиллерии ложились как раз позади их окопов, и это было предупреждением тем, кто желал убежать в тыл. Трудно сказать, говорили солдаты правду либо просто хотели снискать расположение советских командиров.
Немцы знали, что противная сторона превосходит их во много крат, и поэтому они ждали только одного — приказа на отступление. Если командир взвода, пытаясь дозвониться до роты, долгое время не получал никакого ответа, его буквально охватывала паника. Основой для нее служило предположение, что те самые командиры, которые приказали им сражаться до последней капли крови, бросили их и отступили, а высокие начальники просто не захотели рисковать людьми и посылать связных на передовую позицию. В таком случае самым правильным решением казалось зарыться поглубже в землю и молить Бога, чтобы русские дали тебе шанс сдаться в плен, прежде чем они бросят в блиндаж гранату. Несмотря на то что солдаты в принципе были готовы поднять руки вверх, страх репрессий за этот шаг со стороны своего командования оставался все еще очень сильным. Следом за русским наступлением могла последовать немецкая контратака. А любой военнослужащий знал, что попытка сдачи в плен означает неминуемый смертный приговор.
Несмотря на все свои слабости, нехватку боеприпасов и опытного пополнения, германская армия все еще представляла собой грозного противника. 22 марта части 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова атаковали противника в районе Гут-Гатеноу неподалеку от Райтвайн-Шпура. Немецкое командование подняло по тревоге 920-ю учебную бригаду самоходных орудий и части 303-й пехотной дивизии 'Деберитц'. Они вошли в боевое соприкосновение с советскими танками Т-34. Оберфельдфебель Вайнхаймер четко отдавал приказы: 'Расстояние до цели, бронебойным, цель, огонь!' После каждого выстрела Герхард Лаудан перезаряжал орудие. Их экипаж добился большого успеха. Они подбили четыре советских танка в течение всего нескольких минут. Однако затем последовал сильный удар по их машине — и вспышка огня. Голова Лаудана сильно ударилась о броню. Но он успел услышать, как командир крикнул: 'Всем из машины!' Тогда он сильно надавил на люк. Но сразу вылезти на воздух ему помешал шлемофон. Когда Лаудан наконец покинул поврежденную машину, то обнаружил, что получил лишь легкое ранение. Все его товарищи нашли
