Но нет! Не продается Кристина Ларина, и не одна теперь - с малышом, крохотным кусочком плоти, пробивающимся сейчас изо всех сил к жизни. Там, внутри, в теплой материнской утробе, он одобряет её, завися целиком от её силы и стойкости. - 'Ничего, милый, ничего! Мы будем очень счастливы...' обещала Кристина, гладя ладонями живот и щурясь на теплое солнышко.
Все вокруг бурно рвалось навстречу лету - зеленело, набухало, готовилось к цветению и плодородию. Кристина чувствовала себя частью общего торжества, вдохновляясь верой в победу.
А через день сменилась погода: пошли с севера гряды серых тяжелых туч, застучал, зашумел по крыше дождь, разгулялся ветер, зло мотая голые, такие беззащитные сейчас ветки яблонь. И засосала грусть- тоска. В доме сыро, натопленно-душно. Пахнет старым рваньем, тлеющим на чердаке. Тускло отражают свет абажура щербатые чашки в шкафчике, знакомые с детства, а вместо чая заварена огородная мята. По телевизору визги и всхлипы каких-то новых программ по поводу недели высокой моды, автосалонов, мебельных магазинов и обалденных туристических круизов. Улыбаются с борта белоснежного теплохода, жуют лангуст в ресторанчиках Касабланки, валяются на широких кроватях фирмы Карло Фортини все те же длинноногие куколки с хищным блеском в стеклянно-безумных глазах. И то-то похожее на зависть неудачника начинает нашептывать противные мысли погрустневшей Кристине.
Кажется, что жизнь, несшаяся на всех парах, замедлила ход, застряла, как старенький 'запорожец', не одолевший горки. Почти полгода до начала занятий. Надо на работу куда-нибудь пристроиться, чтобы справку для вечернего отделения получить. А там, - в декрет. К октябрю - малыш на руки, забот полон рот. А главное, деньги. Словно сговорились все: рост цен, инфляцию безконца поминают и талдычат Кристине о неминуемом нищенстве: без бизнеса или какого-то левого дела не выжить, а только в метро побираться. И ещё того хуже - нищету плодить. Этой ей теперь маман, как опытная одиночка, все уши прожужжала.
Да что тут агитировать - Кристина сама в магазин бегала - хлеба, молока, сахара возьмет, а на сыр и масло только посмотрит. Вначале, конечно, шиковала: меняла потихоньку свою валюту, украшая бабкин стол невиданной снедью - то колбасы и паштеты в нарядной упаковке, то конфеты или печенье необыкновенные принесет. Но больше всего Анастасия Сергеевна запала на йогурты, хотя название произнести не могла, и от этого злилась.
Очень быстро поняла Кристина, что ни 'спецпайка', поступающего периодически от матери, ни её сэкономленных в Риме денег не только на приобретение вещей, но и на приличное питание надолго не хватит. Это ей бабушка популярно растолковала, показав запасы круп, пакетики с залежавшимися карамельками, мукой. 'Вот этим жить будем. Пошиковали - и хватит. А то разлетятся твои денежки - за хвост не поймаешь. И так наш мудрый Филимон жалуется - маловато твоей заначки для отдельной жилплощади. Обещает, конечно, добавить. Но ведь, мне кажется, он и сам больше пыль в глаза пускает, пофорсить любит, а не так уж крепко в седле держится. Сегодня барин, а завтра - каторжник. Упаси Боже, конечно... А ведь, случись что, - куда младенца понесешь? Нам ведь с тобой в этой развалюхе не прост будет его поднять... Подумай, внучка, крепко подумай, прежде чем жениха московского оставлять... Может, он и не бандит, а человек культурный, государственный. А если и бандит, то, может, благородный, вот как Дубровский, к примеру'.
Все как сговорились, призывая Кристину взяться за ум. Она и сама понимала, что именно с практицизмом и расчетливостью, так необходимыми ныне для выживания, дела у неё обстоят плохо. Наверно, из чувства противоречия поднялся в душе вернувшейся на родину неудачницы пафос излишней самоуверенности. Только, видно, прав был Санта - цинизмом и злостью Кристине не похвастаться, как ни пыхти. Не такие это качества, чтобы сразу прилипнуть. Тут не один год над собой работать надо. 'А время не ждет пора, пора, Тинка, действовать', - подбадривала она себя, разжигая упрямство и гордость. Но пламя деятельности не разгоралось - апатия, сонливость и обида, тупые, серые, как ненастный дождливый день.
Сумерки быстро сгущались, заливая остатки хмурого вечера лиловой мглой. На открытой веранде в конце огорода, где готовили и ели в летние дни, холодно и сыро. Странно далеко просматриваются сквозь обнаженные сады соседские, тоже неуютные дворы: почерневшие доски, набитые вкривь и вкось, покосившиеся домики с тонконогими крестами антенн на шиферных крышах. Даже Фомка Козловский подвывает кисло все одно и то же, как заезженная пластинка: 'Вышел Сталин на крыльцо, оторвал себе яйцо...' А потом Брежнев, Ельцин и почему-то Мейсон из сериала 'Санта-Барбара'. Тоска...
Кристина согревала руки о стакан с кипятком, зябко куталась в старую лыжную куртку, но домой не торопилась, наблюдая издали, как уютно светится оранжевым абажуром бабушкино окно. Ей почему-то казалось, что вот-вот явится и окрепнет какое-то важное решение, определится, как говорили раньше, 'генеральная линия'.
Залаяла соседская собака, на застекленной террасе вспыхнул свет, и вот уже засеменила к ней от дома Анастасия Сергеевна в наспех одетых поверх шерстяных носков резиновых сапогах. Лицо встревоженное, уже издали то-то сообщить пытается, руками машет:
- Иди, иди, Тина, я калитку отпирать не стала. Сама разбирайся. Тебя спрашивает там один, еле языком ворочает...
- Да кто, баб? Геннадий?
- Ох, не думаю. Лицо кавказской национальности! Чистый ворюга. Иди, девочка, мирно поговори, может, обойдется. Только за калитку не выходи, слышишь? Сейчас они тут такое творят, знаешь, не маленькая. Если что, Фомку кликнем, он с утра в воинственном настроении.
На улице, действительно, кто-то стоял, зябко втянув темноволосую голову в плечи. Воротник черной кожаной куртки поднят, руки в брюки, то есть в обвисшие потертые джинсы. Нетерпеливо переступает кроссовками в шамкающей, жирно блестящей под фонарем грязи.
- Вам кого? - недоумевая, присмотрелась Кристина.
- Бонджорно, бамбина! - радостно встрепенувшись, Санта схватился руками за металлические прутья калитки, обратив к ней заросшее темной щетиной лицо.
От этой каторжной бородки, от замерзших рук, вцепившихся в калитку, весь облик гостя сквозил чем-то тюремным, горестным.
- Привет... Откуда такой... страшный?
- В гости звать не будешь?
- Извини, сейчас отопру, - зазвенев связкой ключей, Кристина впустила в сад неожиданного визитера и, отворив дверь в дом, посторонилась. Заходи.
Он поднялся на крыльцо, протиснулся на террасу, но озираться, осматриваться не стал. Его глаза, прикованные к лицу девушки, смотрели тревожно и жадно, словно он задал важный вопрос и теперь ждал на него ответа. Они стояли молча, медленно и неотрывно сближаемые силой особого притяжения. И вдруг обнялись, крепко, жарко, как возлюбленные после долгой разлуки.
- Ну, мне надо к Захаровне зайти, - сказала, пробираясь бочком мимо застывшей пары, Анастасия Сергеевна. - Ты тут своего итальянчика покорми, там в шкафу макароны есть... А я уж заночую у соседки, значит... оглянувшись от дверей бабушка увидела все ту же картину и бросив неизвестно кому 'до свиданьица', тихо прикрыла за собой дверь.
Все произошло очень быстро, как на прокрученной в ускооренном режиме киноленте: он успел лишь отшвырнуть куртку, ботинки и кое-как сдернуть джинсы, Кристина выскользнула из брюк, стягивая по ходу дела шерстяные колготки. Ни единого слова, и ни одной мысли, будто проглотила залпом стакан обжигающего снадобья - приворотного зелья - и полетела в звенящую, накаленную страстью темноту...
Взмокший и притихший, Санта продолжал сжимать её в объятиях, жадно целуя и шепча: 'Я такой голодный!' Действительно, он был похож на истомленного воздержанием путника, прильнувшего, наконец, к пиршественному столу. Жадность, жадность - неутоляемая жадность! Горящие глаза, вздрагивающие от нетерпения быстрые руки, раскаленное тело, - первобытная страсть, чуждая всяким гурманским изыскам.
- Ты за этим сюда приехал? - насмешливо спросила Кристина, когда острый приступ голода был утолен. Откуда-то издалека послышались позывные программы 'Вести' - значит, любовники пронеслись над временем в бешеном галопе, миновав за мгновение два часа.
- Скажи хоть, когда тебя выпроводить к самолету.
- Я очень, очень голодный. - Счастливо шептал с закрытыми глазами Санта. Его руки, сжимавшие девушку, ослабли - он погружался в сон.
