в прохладную спальню, чтобы с размаха забросить её на необъятную, послушно пружинящую тюфяками постель. Матрацы - из специально вычесанной шерсти молодых верблюдиц, однако, не казались Бейлиму, идеальным местом для сексуальных упражнений. Повозившись с усердно сопротивляющейся Барби в атласных туфлях, он перебрасывал девушку на белый ковер, успев дернуть шнурок с треском обрушивающейся жалюзи. Бейлим знал, что пустынный газон за окнами - лишь обманчивая видимость. За кустами дежурят, не спуская бдительного ока со своего французского
подопечного охранники. А заниматься любовью в компании даже
пассивных наблюдателей, ему почему-то не доставляло удовольствия. В
этом роде деятельности Бейлим проявлял завидный консерватизм.
До Парижа он был девственником, согрешив впервые на студенческой вечеринке, в полуподвале хозяйственной пристройки. Его первая девушка, рыженькая и носатая, чем-то напоминала Викторию, и
потому не вызывала особого возбуждения. Но затянув восточного
красавца под предлогом поиска вина в темный подвал, она применила
всю свою опытность, оказавшуюся немалой, чтобы добиться взаимности.
Вино они нашли. Бейлим, ещё не знавший чувства настоящего опьянения, не предполагал, что может допустить в таком состоянии любую оплошность. И даже, по существу, быть изнасилованным какой-то тщедушной, неловкой блудницей. Об этом ему на следующее утро и поведал осведомленный о происшествии Амир.
- Уж если Вашему Высочеству понадобится женщина, то не стоит портить удовольствие от этого занятия торопливостью ни себе, ни ей!
- Ей - Бейлим приподнялся на подушках, но тут же рухнул, сжимая руками трещавшую с похмелья голову.
- Ей-то как раз, очень понравилось - гордо заметил он.
- В таком случае - это некудышная женщина или хорошая лгунья. Боюсь, что завтра о ваших похождениях в мусорном погребе будет знать весь Университет-.
Амир не ошибся. История получения огласки с преувеличенной трактовкой неумелости и невинности восточного плейбоя. После этого на вилле появился присланный Хосейном 'гарем', обучивший темпераментного юношу искусству любви и поднявшему планку его мастерства на приличествующую для наследника престола высоту. Барби достался опытный и изобретательный партнер. Вот только влюбляться он, по-видимому, не умел.
Втайне Барбара рассчитывала подвести принца под законный венец, приручив его сердце. Но шло время, а перспектива этой акции
выглядела весьма сомнительно. Бейлим дарил девушке дорогие подарки,
охотно проводил с ней время на корте и в постели, но никак не
приручался.
- Почему ты не говоришь, что любишь меня? - отваживалась Барби задать
решающий вопрос на самой вершине своего женского успеха, когда
страсть делала юношу пылким и неутомимым.
- А чем мы сейчас занимаемся? Или у французов принято больше
говорить, чем делать? - разыгрывал он непонимание.
- Ах, милый, любовь - это совсем, совсем другое - шептала она, давая
понять, что полностью сражена этим чувством.
Но Бейлим лгал. Уже полгода он знал, что кроме телесных радостей может быть и иное удовольствие - более сладкое, мучительное и утонченное. Непременно тайное, трагическое. Тяга к невозможному, терзания безответственности, ревности, робкой надежды на взаимность, завершающие триумфом слияния... Вот это, наверно, и называлось любовью.
Началось все давно, ещё там на 'земле предков'. Ему не было и пятнадцати. Маловато для европейца, а здешние подростки из простолюдинов, бывает, уже имеют в этом возрасте детей, отведав не одну женщину.
Бейлим мысленно ещё считавший себя Максимом, рос на редкость красивым юношей. Ему доставляли странное удовольствие взгляды девушек и женщин, украдкой скользившие по нему, непонятным волнующим огоньком. Теоретически, конечно, понятным. Он давно уже имел представление о том, что и как происходит между мужчиной и женщиной, являясь свидетелем спаривания лошадей и пройдя основательно подготовку в рамках программы 'антиспид'. Это волновало, заставаляя по-новому ощущать свое тело и требуя воплощения смутных грез.
С того момента, как Максим увидел телевизионное шоу 'Маг и его Мечта', героиня Пигмара Шоне, а также миллионов зрителей, стала и его мечтой. Рождающаяся из плавленного золота солнечных лучей, витающая в воздухе юная фея являлась воплощением любви, о ней хотелось грезить наяву и во сне, но её можно было и обнимать, подняв на руки и прижав к груди, как это делал Маг... Неизвестно почему, но зрелище лунного вальсирования над спящим городом, волновало Максима
больше, чем кое-какие эротические ленты, тайком просмотренные на
'видаке'. максим записал шоу на пленку и не уставая смотрел его,
придумывая разные сооблазнительные сюжеты по собственному сценарию
общения с Мечтой. Антония Браун вошла в его жизнь стопками журналов,
фотогнрафиями, отпечатанными на клендарях, сумках и даже майках и
дюжиной кассет, переснятых с экрана телевизора. Он знал из светской
хроники разные версии её романа с Клифом Уорни, перед которым
благоговел и лордом Астором, к которому испытывал ревностную
антипатию. Потом воображение юного принца заняла катастрофа в горах
и долгое выздоровление Антонии, комментируемое по-разному. А вот
ролик, сделанный Шнайдером на Острове с финальным ликующим воплем:
- Наша Тони, кажется, стала ещё лучше! - Макс крутил бесконечно,
пытаясь высмотреть за короткими кадрами то, что недоговаривали
журналисты и операторы. Новый облик, копна светящихся золотом волос,
да, комментатор не ошибался: Антония вернулась 'на коне' для того,
чтобы стать мечтой. Потом придуманная увлеченность юноши как-то
отошла на второй план. Забылась оттесненная более реальными
жизненными проблемами - юный принц, взрослея все больше входил в
дела государства и двора. Антония Браун, продолжая мелькать на
обложках и в репортажах, несколько ушла в тень, уступая арену новым
звездам. Или так казалось Бейлиму, переставшему следить за показами
'высокой моды' и репортажами дамских журналов.
Упаковывая багаж перед отъездом в Париж, он с минуту рассматривал огромное фото с рекламной афиши губной помады, висевшее в его комнате. Аккуратно сложил его, намереваясь засунуть в топку уезжающих с ним в Париж книг, но передумал - закинул фотографию в ящик секретера и гулко захлопнул дверцу. Довольно, с детскими мечтами пора расстаться - столица Франции ждет его!
И вот уже опытным парижанином с полугодовым стажем житья на вилле под соломенной крышей и опытом хозяина маленького гарема, Бейлим попал на Рождественский прием в Итальянское посольство. Нет, эти многолюдные чинные представления не казались ему скучными.
Напротив - европейский высший свет - новая страна манила юношу, утомленного восточной экзотикой. Странно, но в его душе не было национального согласия, европеец и араб уживались в ней в зыбком союзе. Стоило лишь задрать голову восточному националисту, как он
получал щелчок по носу от презирающего всякие национальные разграничения космополита-европейца. Бейлим кривился от
мусульманских парадоксальных замашек своих соотечественников и принципиально называл себя Максим, тем более, что , как оказалось, в Париже это имя носил популярный ресторан.
Посольский прием - увлекательное мероприятие для того, кто усиленно впитывал после российской школы традиции мусульманской
культуры и лишь недавно поселился в Париже. Амир настоял на том,
