Мы выскочили в лыжных костюмах кормить собак, и вскоре крепкий мороз загоняет нас обратно в факторию. Котельников уже принял горностаевые шкурки и записывает в большую конторскую книгу колонки цифр. Он погрузился в свое занятие и не замечает нас.
Дедушку Мария находит в маленькой кухоньке у чисто выбеленной печки. Заполнив крошечную комнатушку, Михась стряпает обед.
- Ой! Дедушка, опять? Опять готовишь?
Мария принимается отбирать у старика кастрюльки, сковороды и консервные банки. Михась осторожно отводит заботливые девичьи руки.
- Поговори с гостем, внученька, поговори, замолчалась ты у меня в тайге. Иди покажи свои книги и камни.
Неуловимые искорки вспыхивают и гаснут у нее в глазах. Она ласково приникает к дедушке и целует широкую жилистую руку.
Маленькая комнатка Марии оказывается очень уютной. Она не шире двух метров, в одно окошечко. Койка с белоснежной подушкой накрыта пушистым зеленым одеялом. Бревенчатую стенку над ней закрывает шкура белого оленя. На шкуре висят одностволка и патронташ, набитый гильзами. У окошка помещается самодельный письменный столик из выстроганных досок, а в углу высокая этажерка, уставленная книгами.
Перегородку напротив койки украшает цветная карта мира. Вместо ковра на полу распластана мохнатая шкура бурого медведя. Меня удивляет блестящая черная ее шерсть и полоса снежно-белого меха на шее.
Короткий зимний день окончился, спускаются сумерки, и Мария зажигает на столе керосиновую лампу с матовым абажуром из оберточного пергамента.
- Неужели на Омолоне водятся черные медведи?
- Эту шкуру подарил дедушке Чандара...
Никогда не приходилось мне слышать о черномастных бурых медведях с ошейниками белого меха. Может быть, в горах Синего хребта сохранились такие медведи? Уж не сибирские ли это родственники черного гималайского медведя?
- Мария, подумай, ведь только гималайский медведь имеет черный мех и белый воротник...
Усаживаюсь рядом с девушкой за письменный столик. Ее пушистые волосы почти касаются моего лица, обветренного морозами. Как хорошо сидеть рядом с Марией в теплом жилье у горящей лампы, далеко- далеко от людских поселений, в сердце Омолонской тайги!
На столе замечаю чернильницу, вырезанную из белой древесины тополя. В деревянный бокал, в щеточку серебристого волоса выдры, вставлено длинное орлиное перо. У лампы лежат тетрадки и учебник физики.
- Вы занимаетесь физикой... на Омолоне?
- Не только физикой, - улыбается девушка, кивая на этажерку.
Средняя полка забита учебниками. Они не застаиваются на полке, об этом говорят истертые их корешки.
В тени абажура стоит фотография в лакированной рамке. Невольно протягиваю руку и беру фотографию. На полинявшей от времени, рыжеватой бумаге красуется живописная группа. В середине этой группы, свободно опершись на саблю, сидит на венском стуле широкоплечий бородач в кожаной куртке, с удивительно знакомым лицом.
Длинные, как у священника, черные волосы падают ему на плечи, богатырскую грудь закрывает пушистая борода. Орлиный нос с горбинкой, густые брови и продолговатые, темные глаза украшают открытое и смелое лицо воина.
На коленях у него небрежно лежит маузер в деревянной кобуре. Кожаная куртка на груди расстегнута и открывает на гимнастерке орден Красного Знамени.
Вокруг лихого командира тесной группой сошлись боевые его соратники в кожанках и гимнастерках, в фуражках и папахах, косо перевязанных лентами. Около бородатого великана сидит, скрестив ноги, юноша в запыленных сапогах и вылинявшей гимнастерке.
Локти лежат на коротком кавалерийском карабине. Фуражка, сбитая набекрень, открывает чуб светлых вьющихся волос. Из-под чуба с фотографии смотрят знакомые ясные глаза, опушенные длинными ресницами; чуть нахмуренные брови разлетаются крыльями, мягко очерченные губы полуоткрыты...
Мария?!
У ног партизана расположилась с кавалерийским карабином Мария, переодетая в мужское платье.
В нижнем углу фотографии разбираю полустертую надпись: 'Свобода, Равенство, Братство, 1921 год'...
Но ведь в гражданскую войну Марии еще не было на свете...
- Мария, кто это?
- Михась Контемирский - мой отец, он погиб в двадцать втором году...
- Где? - невольно срывается у меня.
- Двадцатого марта, под Якутском.
- А это... ваш дедушка?
- Нет, - печально улыбается Мария. - Друг дедушки, командир партизанской бригады Каландаршвили. Отец был его ординарцем.
- Каландаршвили? Ну конечно, Каландаршвили! Можно ли забыть лицо этого удивительного человека...
Год назад по дороге на Север в историко-революционном отделе Иркутского музея я долго рассматривал необычные фотографии легендарного партизанского комбрига.
- Мария, как подружился дедушка с Каландаршвили?
- Дедушку сослали в Сибирь из Одессы, а Каландаршвили - из Тифлиса. Они подружились в Иркутске, в 1907 году.
- Дедушка сражался на баррикадах? - тихо спрашиваю я.
- Да... почти. Он помогал восставшему 'Потемкину'.
Походная жизнь полна неожиданностей: в сердце Омоленской тайги я встретил дочь польского партизана, внучку ветерана революции.
Как сложно переплелись затем наши судьбы!
- А орден, орден Боевого Красного Знамени?
- Орден Каландаршвили получил в сражении под Читой. Там в двадцать первом году он разгромил японских самураев. В этом бою ранили отца.
Мария хмурится, она опускает голову и о чем-то задумывается. Так хочется успокоить ее, прогнать грустные воспоминания. Я осторожно беру маленькую холодную ручку, и она тонет в моих ладонях.
- Так нельзя... - улыбается девушка, осторожно высвобождая руку.
- Покажите свои камни.
- Камни?
Она живо опускается на колени, вытаскивает из ящика тяжелый полотняный мешочек и высыпает на стол груду гладких разноцветных камней. Обточенные водой, они играют всеми оттенками голубых и зеленых красок.
Что это: малахит или яшма? Иногда белые жилки кварца разбегаются по камню.
- Это галька. В лагунах Омолона вода у нас чистая, как слеза, а голубые камни на дне красят воду в изумрудный цвет.
Вдруг среди малахитовой гальки тускло блеснул самородок причудливой формы. Вытянутый изогнутым хоботком, он похож на мертвую золотую улитку без раковины.
- Самородное золото? Где вы его нашли, Мария?
- Дедушка говорит, что это слиток сплавленных самородков.
- Слиток? Золото плавится при очень высокой температуре - в тайге его не сплавить.
- Самородок мне подарил Чандара, когда впервые явился на факторию. Дедушке он подарил шкуру черного медведя...
- Опять Синий хребет!
