передовика спасает от гибельного столкновения. Обсыпанный снегом, ревущий мотор с горящими фарами повисает над санями. В последнюю минуту водитель успевает затормозить.
- Вездеход? На льду Колымы?!
Космы серебристого снега вьются в лучах электрических фар. Заснеженная дверка кабины отворяется. На снег выпрыгивает высокий человек в канадской штормовой куртке. Он нагибается и кричит сквозь вой пурги и рев мотора:
- Извините, едва не раздавили... Далеко ли до усадьбы?
- Три километра! Сворачивайте к скалам...
Рев мотора заглушает голос. Приезжий манит в кабину.
Узнаю вездеход аэропорта. Зачем тяжелую машину гонят в такую дьявольскую пургу из районного центра в оленеводческий совхоз?
Отряхнув снег, втискиваемся с Пинэтауном вслед за приезжим в кабину вездехода и захлопываем дверцу. Рев мотора стихает. Светятся циферблаты приборов, блестят белки глаз водителя. Его-то я знаю - это механик аэропорта. И еще кто-то незнакомый сидит в кабине.
- Привет, Джек Лондон, куда в такую непогодь понесло?.. Чуть не прихлопнул тебя гусеницей! - Механик включает в кабине свет.
- На Омолон еду.
Незнакомец быстро откидывает капюшон. Он еще молод. Лицо широкое, на высокий лоб спадают каштановые пряди, четко обрисованы полные губы; из-под густых бровей внимательно смотрят живые серые глаза.
Незнакомец протягивает большую ладонь и улыбается, поблескивая золотым зубом:
- Так вы и есть омолонский Жюль Верн? Познакомимся. Андрей Буранов... из Магадана. Еду принимать ваш совхоз.
Голос у него мягкий и звучный.
- В такую пору? Как пробрались в Заполярье?
- Самолетом до Средне-Колымска, 'по веревочке' - почтой в районный центр, на вездеходе к вам.
- Ловко! В Магадане не зевают.
- Вездеход на усадьбе загрузят олениной?
- Конечно, у кораля целый штабель мороженых тушек.
- А районный центр без мяса... - хмурится Буранов.
- Пургу пережидаем, не везут олени в такую непогоду.
Гость из Магадана усмехается:
- Пережидать непогоду будем - далеко не уедем. А техника на что?
- Ого, видно, в Магадане не привыкли ждать!
- Не привыкли... - спокойно соглашается приезжий.
Много чудес наслышались мы в Заполярье о Дальнем таежном строительстве, о преобразовании целого края в верховьях Колымы, Индигирки и на Яне. Очевидно, там, на Юге, совсем иной размах жизни.
Снег бессильно ударяется в смотровые стекла.
- Вот бы Омолону такой размах, - размышляю вслух.
Буранов с любопытством поглядывает на меня.
- Рад, что встретились, нужное дело задумали с Омолоном, но рискованное.
- Нужное? Не все так думают...
Рассказываю о своих треволнениях. Вытаскиваю из полевой сумки карту и показываю обширные ягельные боры, открытые на Омолоне, они раскрашены на планшете желтой тушью. Рассказываю и о бумажке с тяжким обязательством.
- Лихой директор! - смеется Буранов. - Хорошо, что не испугались. Ехать на Омолон нужно, и быстрее, а вот гнать многотысячный табун дальше на плоскогорье Синего хребта без глубокой разведки нельзя.
- У нас ламутская карта Синего хребта есть.
- И ей полсотни лет? А если тайга сгорела, в гарях загубите табун?
Буранов, конечно, прав. Вероятно, в райкоме он хорошо ознакомился с нашими смоленскими материалами. О разведке Синего хребта мы давно мечтали. Но два месяца, потерянные на усадьбе, отняли драгоценное время. Правда, была последняя возможность... Но можно ли думать об этом в военное время?
- Есть одна возможность быстрой разведки...
- Какая? - живо спрашивает Буранов.
- Самолет. Осмотр с воздуха Омолонской тайги и подходов к Синему хребту.
Гость из Магадана задумывается. С тревогой всматриваюсь в мужественное лицо, тронутое полярным загаром. Не сгоряча ли брякнул о самолете, и так уж окрестили 'смоленским Жюль Верном', ведь каждый самолет дорог сейчас далекому фронту.
- Самолет... - Буранов задумчиво потирает лоб. - Вы, кажется, правы единственная возможность. Ану- ка, пишите докладную генералу.
- Сейчас, генералу?!
- Да, сейчас. Я передам ее начальнику строительства в Магадане.
Буранов протянул блокнот и самопишущее перо.
Быстро пишу короткую докладную записку начальнику строительства. Будет ли толк из этой бумажки? Пинэтаун недоверчиво поглядывает на приезжего, обещающего самолет.
Тогда я еще не знал, что этот человек не бросал слов на ветер.
- Ну, Пинэтаун, прощай, ищи свою Нангу!.. А вы передавайте привет Марии.
Все знает. Краснею и, скрывая смущение, сдавливаю бурановскую руку так крепко, что он вскрикивает.
- Ну и ручища у вас! Может, встретимся на Омолоне, а?
- О, приезжайте к нам! Вам понравится Омолонская тайга.
Мы с Пинэтауном выпрыгиваем на лед. Буранов, прощаясь, машет рукавицей, захлопывает дверцу, мотор ревет, и вездеход, взметая гусеницами снежную пыль, исчезает во мраке ненастья.
Пинэтаун замер, прислушиваясь к затихающему вдали рокоту. Вокруг крутятся, завиваются снежные вихри. Ледяные иглы жалят лицо, воет и свистит ветер.
Уж не привиделся ли нам вездеход в пургу?
Глава 8. РУБИКОН
Куда они запропастились?
На месте зимнего стойбища остались лишь остовы палаток и запорошенные снегом головни давно потухших костров. Опустевшие проруби на озере замерзли, а оленье коповище* в ягельных борах замела пурга.
_______________
* К о п о в и щ е - место, где олени паслись, разгребая снег
копытами.
Пусто...
Ромул разгребает снег и ощупывает угли покинутых очагов. Пинэтаун бродит между мачтовых лиственниц, рассматривая следы. Усталые олени лежат у нарт, поводя боками, шерсть у них в белой опушке изморози: пурга сменилась сильным морозом.
Совершив последний утомительный переход, мы только что выехали на Горностаевые озера, рассчитывая отдохнуть в тепле, среди товарищей. И вместо стойбища нашли пустой заснеженный берег.
Почему Костя снял зимнее стойбище, куда двинул оленей?
Ромул поднимается и хмуро закуривает свою неизменную трубочку.
- Два дня назад укочевали. Зачем ветеринарный врач табун гонял, кто будет отвечать, а?
- На Омолон ушли! - кричит Пинэтаун, махнув на юг рукавицей.
Кой черт понес Костю на Омолон! Уж не повел ли он табун к Синему хребту на собственный страх и риск? Это Костя мог сделать.
Ромул злится. Взмахивая поводком, поднимает упряжку. Ездовые олени у него отменные - крепкие, жирные быки чукотской породы. Он ловко садится на легкие чукотские 'турки', связанные ремнями из кривых оленьих рогов и тонких изогнутых планок. Нарта похожа на этажерку, и кажется, что рассыплется на
