выйти на поиски. Всю ночь мы стреляли из ружей, пускали сигнальные ракеты.
К утру метель унялась.
Глухо шумят вздувшиеся коричневые потоки. Все вокруг засыпано снегом. Белые сопки отсвечивают серебром: снег наверху подморозило. Вчера пастухи ушли в легкой летней одежде. Где провели они эту трудную ночь?
Молчаливо собираемся в поход. Пастухи в суконных куртках, перепоясанные арканами, похожи на альпинистов. Одеваю штормовой костюм, высокогорные ботинки, сворачиваю длинную альпийскую веревку, подтачиваю напильником клюв ледоруба. Альпийское снаряжение я привез с Дальнего Юга. Долго оно пролежало без употребления и вот теперь, в горах Омолона, понадобилось.
Разлившийся поток преграждает путь к перевалу, в соседнюю долину. Переправа невозможна. Решаем пробраться к табуну по водораздельному гребню.
Вытянувшись цепочкой, поднимаемся вверх по снежному склону. Наверху снег плотный и скользкий. Вырубаю ледорубом ступеньки. Почти в лоб штурмуем крутой снежный скат опасного подъема...
Ромул оборачивается и что-то кричит. Пастухи вытаскивают длинные охотничьи ножи и, вонзая в обмерзший снег, переступают с одной ступеньки на другую. Поднимаемся выше и выше. Ну и ребята, с такими можно штурмовать любые вершины!
- Гляди хорошенько... Совсем нельзя не туда ногу ставить! - Ромул кивает вниз.
Под ногами глубоко провалилась заснеженная долина, бурный поток застыл ленточкой, яранги кажутся крошечными шалашиками. Далеко-далеко в межгорном понижении зеленеет тайга. Ясно вижу границу заснеженного леса. Снег выпал только на хребте и его склонах.
Точно мухи, лепимся на крутом белом гребне. Близкая вершина дымится снежной пылью. Лицо покалывают ледяные иглы. Неужели опять поднимается вьюга?
Вот и поземка: сверху скользят космы снежной пыли. Мутная пелена закрывает людей. Хлещет колючий ветер. Карабкаемся по гребню, пригибаясь к самому насту, цепляясь за каждый снежный выступ.
Наконец-то вершина.
Из-под снега торчат обледенелые плиты. Ну и холод на вершине! Одежда, обсыпанная снегом, обледенела, ветер насквозь продувает штормовку.
Скорее вниз, к седловине...
Без арканов не обойтись. Помогая друг другу, съезжаем к перевалу и снова уходим вверх по гребню. Опять спускаемся, поднимаемся, снова вниз. Вверх и вниз, вверх и вниз. Сбиваюсь со счета; куда идем - не знаю. Пастухи, туго затянув капюшоны, неутомимо шагают след в след.
На широкой седловине Ромул останавливается. Уж не перевал ли это в Безымянную долину? Не узнаю местности. Перевал я видел недавно - облитый солнцем, убранный коврами шикши, мохнатыми листочками камнеломок, серебристыми головками горных осок. А тут метет пурга, кругом снег, снег и снег.
- Видишь, табун переваливал... - Ромул указывает на камни, полузасыпанные снегом. Они сложены башенкой и чуть возвышаются над сугробом. - Вчера велел Пинэтауну так делать.
Как пригодился в непогоду пастушеский знак! Мы стоим на верной оленьей тропе.
Спуск с перевала пологий, сбегаем вниз по скользкому снегу. Внизу, в долине, ветер стихает. Впереди шумит ручей. Снежная муть проясняется, открывая широкие белые террасы Безымянной долины. Пусто, нигде не видно оленей. Снег становится рыхлым - проваливаемся по колено в мягких сугробах. Идем вдоль шумящего ручья и через час упираемся в развилку двух потоков. Вчера здесь сливались крошечные ручьи, теперь бурлят водопады.
- Смотри... люди, - останавливается Ромул.
На противоположном берегу по широкому снежному полю бредут темные фигурки. В бинокль вижу Костю, Пинэтауна, пастухов. Опираясь на посохи, они шагают к перевалу, опустив голову, едва переставляя ноги.
Ромул снимает карабин. Выстрел раскатывается в долине, глухо отдаваясь в сопках. Фигурки замирают. Люди оглядываются и бегут к потоку, размахивая руками. Останавливаются у клокочущей воды. Вижу, как измучены, устали пастухи на том берегу. Рев потока мешает переговариваться.
- Где пропадали?!
Костя откидывает капюшон, стирает пот с грязного лица и кричит простуженным голосом:
- Табун искали... В тайгу ушел!..
Ромул дрожащими руками развязывает ремешки анорака и вытягивает кисет с трубкой. Долго не может разжечь трубку - не слушаются пальцы.
Неужели табун поглотила тайга? Терять времени нельзя. Нужно переправляться на ту сторону.
- Ромул, перекинешь чаут?
Бригадир молчаливо гасит трубку, снимает аркан, знаком подзывает Кымыургина. Они связывают мертвым узлом два аркана. С силой бросает Ромул свернутый чаут. Пинэтаун прыгает, подхватывая на лету петлю.
Связь налажена - конец чаута юноша не выпустил. Натягиваем альпийскую веревку - переправа готова. Повисая над бурлящим потоком, по очереди перебираемся на противоположную сторону.
Собираемся вместе. Продрогшие пастухи надевают теплую одежду, открывают консервы. Грею чай на примусе: дров здесь не сыщешь. Костя рассказывает о злоключениях в Безымянной долине.
Снежная непогода застигла Костю, Пинэтауна и маленького подпаска Афанасия на пути к перевалу. Они спокойно возвращались в стойбище, оставив двух дежурных у табуна. Летний буран встревожил их - они повернули обратно. Только через полтора часа, пробираясь сквозь снежный вихрь, подошли к месту, где оставили оленей. Вся долина была засыпана снегом. Табун и дежурные пастухи пропали.
- Обшаривая долину, - рассказывает Костя, - мы долго пробирались к границе леса и наконец поняли, что произошло.
Важенки, спасаясь от непогоды, увели оленят в лес; в тайге табун распался на косяки, и олени разбрелись в разные стороны. Поздно вечером встретили дежурных пастухов. В непроглядный буран они не смогли вдвоем собрать и остановить многотысячный табун; долго шли по следам уходивших оленей, пока окончательно не выбились из сил. Пришлось всем возвращаться в стойбище за продуктами, одеждой и помощью...
Случилось самое страшное. Невольно вспоминаю предостережение директора: 'В тайге табун растает, как сахар в стакане воды'. Если летнее солнце растопит снег, следов оленей в густом лесу не найти. Успеем ли собрать табун?..
Вскидываем рюкзаки, котомки и уходим к границе леса. С перевала снова надвигается вьюга, закручивая снежные вихри. Ромул торит путь, сгорбившись, молчаливо переживая несчастье. У меня на душе тоже скребут кошки. Вспоминаю проклятое обязательство.
Ведь роспуск табуна влечет громадные потери, даже в открытой тундре. Что же будет в густой тайге, где легко затеряться не только оленям, но и людям?
Глухой стеной встает граница леса, перегораживая Безымянную долину. Тайга словно обрублена топором. Деревья засыпаны снегом. Кажется, что вернулась зима и погубила летнюю зелень. Разгребаем сугробы среди деревьев, устилаем землю мохнатыми лапами лиственниц, натаскиваем кучи валежника и сухостоя. В полчаса разбиваем опорный лагерь.
Афанасий разжигает костер. Он будет варить в лагере пищу, сушить сменную одежду, принимать найденных оленей.
Следы табуна хорошо видны на снегу. Ромул оживает, рассылает людей на поиски. Уходим с бригадиром обшаривать правые склоны лесистой Безымянной долины. Тропим след полутысячного косяка. На склоне, в лиственничных борах, олени задержались и долго лакомились ягельниками. Это видно по коповищу. Дальше следы ведут нас через лесистую седловину в соседнюю долину к речке. Здесь отбившиеся животные пили.
На дне долины тайга образовала непролазные гущи. Это не понравилось оленям, и они пошли по склону. В просветленной тайге косяк двигался, почти не останавливаясь, оставляя позади умятую снежную дорогу. Куда стремились беглецы?
Шагаем и шагаем по следу ускользающего косяка, спускаясь все ниже и ниже к межгорному понижению. Сколько прошли километров? Кто его знает. Заомолонские сопки не меряны, на картах они не значатся. Ноги одеревенели, больно сгибать в коленях. А Ромул все идет, идет вперед, не зная устали.
