фрегата и пристать к виргинским берегам. Этот факт подтверждается сообщением 'Виргиния газетт' от 16 мая 1777 г. о прибытии корабля с острова Мартиника с грузом пороха, оружия (!), соли и т. д. 24 Наконец, из дневника Ф. В. Каржавина за 1777-1778 гг. стало известно, что на борту 'имелось более бочонков пороху, чем подобало для припасов купеческого корабля'. Таким образом, цель плавания становится очевидной 25. К тому же вскоре после прибытия бригантины 'Ле Жантий' на реку Джеймс 'напротив Вильямсберга' 'российский офицер' направил письмо президенту Континентального конгресса Джону Хэнкоку, предлагая 'ему свои услуги как переводчик и толмач', но ответа не получил 26. К тому времени было уже ясно, что русские войска в Америку посланы не будут, и знание русского языка стало совершенно бесполезным. Каржавин оказался в Соединенных Штатах в трудном положении. Без знания языка, без денег и в окружении лиц, не отличавшихся элементарной честностью.
Касаясь своего пребывания в Виргинии, Каржавин отмечал, что он занимался торговлей в различных городах и селениях в течение 22 месяцев. Используя американские источники, Е. Двойченко-Маркова обратила внимание на то, что он был связан с капитаном Лапортом (в 1779 г. жил в его доме в Вильямсберге) и, возможно, принимал участие в создании по инициативе последнего французской военной части из жителей Мартиники и Сан-Доминго 27.
Обратное путешествие Каржавина сложилось крайне неудачно. 'При самом выезде из Виргинии в феврале 1779 г.' корабль с 'богатым грузом' был захвачен англичанами. 'Думая сыскать помощь в Бостоне, исполнен русским неунывающим духом', Каржавин, 'к удивлению всех знакомых', пешком пустился в далекий путь 'с сумою на плечах'. В 23 дня 'с паспортом министра и консулей французских' добрался до Бостона. Впрочем, никакого успеха в своем деле ему достичь не удалось, и он был вынужден возвратиться в Филадельфию, 'претерпев величайшую нужду, быв два дня слеп от преломления солнечных лучей на снегом покрытых полях и в опасности как от англичан, так и от самих американцев'28.
Выразительно описывая злоключения своего американского путешествия, Каржавин необычайно скуп в политических оценках. В его бумагах нет каких-либо прямых свидетельств о симпатиях к восставшим и тем более об участии в военных действиях. Тем не менее отдельные случайные замечания, сделанные попутно или даже между строк, позволяют судить о его отношении к борьбе американцев за свободу и независимость. Касаясь своего пребывания в Америке, Каржавин с горечью писал жене: 'Я потерял три года, 2 корабля и все, что имел в Новой Англии, более 20 раз в течение этого времени я рисковал жизнью... и впереди мне не видно исхода из этого тяжелого положения; из-за чего все это? Все из-за одного рокового 'нет', сказанного той, которая хотела быть девицей Лами (фамилия, под которой Ф. В. Каржавин жил во Франции) и не согласилась сделаться мадам Каржавиной. Но прочь все гордые мечты о счастье! Помни, бедняк Лами, что ты надолго потерял ее гордое сердце, что ты больше ничего, как несчастный аптекарь, и вари свои лекарства для храбрых людей, которые отомстят твоим врагам, англичанам, за твое разорение...'29.
Итак, оказывается, для Каржавина англичане - враги, а американцы храбрые солдаты, для которых он, используя свои медицинские знания, варит лекарства. Вполне определенный вывод о симпатиях Каржавина можно сделать и на основании его осторожной автобиографической записки, в которой о событиях в Виргинии 1779 г. сообщалось следующее: '...Англичане, под водительством Годриджа (речь идет о виргинском лоялисте Джоне Гудриче.- Н. Б.), прибыли {135} в Шеспековую губу (т. е. Чесапикский залив. - Н. Б.) и поднялись по всем рекам на грабеж и разорение'. Далее мы узнаем, что Каржавин помогал французскому купцу Венелю 'отвести водою товар в дальние леса, где мы скрывались до тех пор, пока уехал неприятель'30.
Оказавшись в Соединенных Штатах уже после войны, Каржавин вновь обосновался в Виргинии (сначала в Смитфилде, а затем 'в столице виргинской' - городе Вильямсберге). 'Напоследок, пробравшись до Виргинии, докторствовал там, купечествовал и был переводчиком языка англо-американского при канцелярии консульства французского', - писал об этом периоде своей жизни Каржавин в биографической заметке, помещенной в виде учебного перевода в одном из специальных филологических сочинений 31. Здесь он имел все возможности восстановить и расширить свои связи с деятелями американского просвещения, и прежде всего с Карло Беллини. Знаменательно, что одну из своих книг, опубликованную в 1789 г., Каржавин посвятил 'г-ну К. Беллини, профессору Вильямсбергского университета в Виргинии'32. В своем посвящении он призвал К. Беллини 'принять эти строки как знак близкой связи, существующей между сторонниками истинной веры (букв. vrais croyans), несмотря на разделяющие их безбрежные моря'. (Как Каржавин, так и Беллини были масонами.)
Позднее Ф. В. Каржавин решительно отвергал обвинение в сочувствии идеям 'свободы и равенства'. Известно, например, что в письме к жене от 27 апреля 1797 г. из С.-Петербурга он специально подчеркивал: 'Я не знаю, почему мадам нравится приписывать мне сочувствие свободе и равенству; если бы это было так, я бы никогда не покинул Америки; я мог там стать профессором подобно г-ну Беллини, и все меня там знали и любили'33.
Опровергая обвинения в сочувствии революционным идеям, Каржавин одновременно сам себе противоречил, когда отмечал, что все в Америке его 'знали и любили'. Если полностью принять 'опровержения' Каржавина, то совершенно необъяснимой становится его дружба и идейная близость с К. Беллини. Непонятными также окажутся содержание и дружеский тон их переписки. Особый интерес представляет в этой связи письмо Беллини Каржавину из Вильямсберга от 1 марта 1788 г., в котором упоминалась федеральная конститу-{136}ция принятая Филадельфийским конвентом в 1787 г. Из этого письма видно, что в круг виргинских знакомых Каржавина входили такие известные лица, как ректор колледжа 'Уильям энд Мэри' епископ Джеймс Мэдисон и один из наиболее образованных представителей американского просвещения профессор Дж. Уайз 34.
Наиболее важным и интересным свидетельством близких связей Ф. В. Каржавина с восставшими колонистами и их руководителями является проект посылки его в С.-Петербург со специальной дипломатической миссией от конгресса Соединенных Штатов. Вспоминая об этом, Ф. В. Каржавин писал своим родителям в Россию 1 сентября 1785 г.: 'Лет с тому 6 или 7 будет, как я жил на коште (т. е. содержании. - Н. Б.) виргинского Правительства, месяцев 6 в Вилиамсбурге с намерением быть посланным к российской государыне от американского конгресса с публичным характером в то время, как они отправили доктора Франклина к королю французскому полномочным министром. Но обстоятельства военные, некоторые повороты в американских делах, помятование, что я был у Вас не в милости, и страх российского министра Панина, ежели бы я, русский человек, послан был к своей государыне в публичном звании от иностранной короны и протчие, причинили мне предпочесть возвратиться в Мартинику на 74-пушечном французском корабле 'Фандант''35.
К сожалению, это свидетельство Каржавина, несмотря на длительные и тщательные поиски, не удалось подтвердить никакими дополнительными доказательствами. Ни в бумагах Т. Джефферсона, ни в переписке других выдающихся виргинцев имя Каржавина не упоминается. Нет сведений об этом проекте и в бумагах Континентального конгресса. Можно лишь предположить, что перспектива посылки Каржавина в Петербург могла неофициально обсуждаться в конце 1779 - начале 1780 г. в кругу его виргинских знакомых. Нельзя исключить и возможность того, что сам Ф. В. Каржавин несколько 'преувеличил' значение этих разговоров, тем более что иной раз он мог и прихвастнуть. В качестве примера сошлюсь на письмо 'гражданина мира' (так именовал себя Каржавин) издателям виргинской газеты в феврале 1786 г. Комментируя сообщения испанских газет о существовании семей с очень большим числом детей, Каржавин сообщал следующие фантастические сведения: 'В этом городе (Вильямсберге. - Н. Б.) в на-{137}стоящее время проживает русский, родившийся в 1745 г., который покинул свою родину - г. Санкт-Петербург в 1773 г., когда у него было пять братьев и сестер, родившихся ранее него и двадцать семь, родившихся после; таким образом, у его отца и матери было тридцать три ребенка, а родители были в добром здравии и обладали бодрым духом, когда он их покинул'36.
Впрочем, это редкое исключение, и, как правило, все даже вскользь оброненные Ф. В. Каржавиным свидетельства находили полное подтверждение.
Вернувшись в Россию, Каржавин не переставал интересоваться американскими сюжетами и систематически обращался к ним в своих многочисленных публикациях. Тем самым он стал первым русским, который конкретно воплотил и пропагандировал взаимовлияние культур России и США. Показательно, что предисловие к одной из своих книг Ф. В. Каржавин подписал: 'Русский американец'37.
Особый интерес представляет решительное осуждение Каржавиным рабства негров, что было так
