характерно для передовых кругов русского общества того времени. В той же самой книге, которая по своей тематике казалась очень далекой от политики и, по словам автора, представляла 'невинное упражнение во время скуки для людей, не хотящих лучшим заниматься', можно было встретить гневные строки в адрес рабства негров и его защитников. '...Все берега Африканские и Американские, - отмечал Каржавин, - стонут от бесчеловечия, с каким сахарные промышленники поступают с черноцветными народами'38.
Демократизм и сочувствие Ф. В. Каржавина неграм и порабощенным индейцам Америки ярко проявились также в его характеристике так называемых 'диких' народов. 'Двенадцать лет я выжил в различных областях как холодные, так и теплые Америки, - писал Каржавин, - был всего 28 лет вне отечества... множество народов я видел, которые не так живут, как мы, не так, как и прочие европейцы; видел я людей разумных, видел и глупых, везде я нашел человека, но дикого нигде, и признаюсь, что дичее себя не находил'39.
Уже эти краткие замечания, как бы случайно оброненные автором, проливают вполне определенный свет на его взгляды. Становится понятным, почему этот незаурядный и исключительно образованный человек не {138} находил себе места в крепостнической России. Долгое время проживший в западной Европе и Америке и не принадлежавший к дворянскому сословию, Ф. В. Каржавин казался в крепостнической России политически неблагонадежным и ему явно не помогали неоднократные заверения в лояльности. Этим заверениям мало верила даже его жена, не говоря уже о царских чиновниках. Неудивительно поэтому, что прошение в Коллегию иностранных дел 'быть при должности в чужих краях' не было удовлетворено, и до своей смерти в 1812 г. Ф. В. Каржавин не переставал бороться с жизненными невзгодами.
К сожалению, наряду с успехами в изучении сложной и противоречивой фигуры 'гражданина мира' приходится говорить и о серьезных недостатках. Так, под вдохновенным пером одного из своих изобретательных биографов Ф. В. Каржавин из профессионального переводчика, просветителя и вольнодумца превратился в 'искреннего друга' А. Н. Радищева, рыцаря 'не мало важных бунтов' в Америке, очевидца взятия Бастилии, американского 'корреспондента' Н. И. Новикова и т. д. 40
Авторитетные специалисты, занимавшиеся проверкой этих сенсационных открытий, в конечном итоге всякий раз обнаруживали, что они не подтверждаются 41. Совсем недавно новую и в целом весьма успешную попытку проследить сложный творческий путь Ф. В. Каржавина предприняла С. Р. Долгова. Опираясь на документы, исследовательница отвергла целый ряд гипотез, объясняя их появление 'стремлением желаемое выдать за действительное'42.
В одном важном вопросе она оказалась, однако, под влиянием некоторых своих предшественников и приписала многие американские публикации (хотя и не все!) в 'Прибавлениях к 'Московским ведомостям'' Н. И. Новикова Ф. В. Каржавину и тем самым существенно исказила политические взгляды и общее мировоззрение своего героя. Конечно, очень соблазнительно приписать некоторые статьи об Америке в изданиях Н. И. Новикова 'русскому американцу'. Он сразу становится революционером и передовым мыслителем, поставившим 'вопрос об основных классах общества'.
Действительно, в статье 'Краткое известие о провинции Виргинской. (Из письма некоего путешественника)' отмечалось, что в Северной Америке имеются 'три клас-{139}са': высший класс - знать, на стороне которой 'порода и богатство'; 'весьма многочисленный' средний класс, иногда богатый, но не знатный; 'третий и низший класс черни (составляющей всегда большую часть народа)'43. На этом основании утверждалось, что Каржавин был одним 'из первых социологов, угадавших классовую структуру современного ему общества'44.
С. Р. Долгова представила пространное доказательство принадлежности данной статьи перу Каржавина. 'Мы располагаем фактами, которые подтверждают, что автором этих статей был Ф. В. Каржавин', - решительно утверждала исследовательница и приводила далее длинный перечень разного рода косвенных аргументов, сопоставлений и предположений 45. Каржавин долго жил в Америке, особенно в Виргинии, и, вообще говоря, мог написать и о табаке, и о черепахах, и о многом другом. Но вся сложная система атрибуции статьи его перу остается плодом воображения.
Все дело в том, что статья 'Краткое известие о провинции Виргинской', в которой упоминалось о 'трех классах', в действительности представляла собой перевод трех глав (VII-IX) из книги Джона Фердинанда Д. Смита 'Поездка в Соединенные Штаты Америки' и отношения к Каржавину не имела 46.
В целом с формальной стороны американское путешествие Каржавина трудно назвать удачным. 'Богини, называемые у римлян Paupertas и Necessitas', постоянно преследовали Каржавина, и ему не удалось даже скопить денег на обратную дорогу, в связи с чем пришлось обратиться в русское посольство в Париже к Н. К. Хотинскому, через которого были, наконец, получены необходимые 1200 ливров 47.
В то же время его роль в установлении первых прямых русско-американских связей, и прежде всего культурных контактов, представляется довольно существенной. Практическая деятельность Каржавина, его литературные работы, широкий и разнообразный круг знакомых и т. д. - все это, несомненно, способствовало взаимному ознакомлению с условиями жизни в обеих странах, обмену опытом и появлению обоюдного интереса. Нельзя не учитывать также, что Ф. В. Каржавин был первым русским человеком, который по собственной инициативе предпринял путешествие в Америку и прожил в Соединенных Штатах {140} значительный период времени как в годы войны за независимость, так и после ее окончания.
Рукописное и печатное наследство Каржавина стало в последние годы предметом детального исследования. Далеко не все здесь представляется ясным и далеко не все сохранило художественную и познавательную ценность. Многое из того, что написал Каржавин, носит случайный или отвлеченный характер и для современного читателя практически утратило всякий смысл. В то же время было установлено, что значительную ценность для своего времени представляли его филологические наблюдения. Не меньшее значение имеют труды по теории архитектуры, а также выразительные и оригинальные рисунки. Специального внимания заслуживают и его литературные сочинения. Выученик Парижского университета, 'всемирный странствователь', Каржавин, по словам академика М. П. Алексеева, 'немало потрудился для своей родины как 'университетом московским апробированный и привилегированный учитель', переводчик и сочинитель, и не его вина, что он сделал меньше того, что хотел и мог сделать'48.
Уделяя пристальное внимание Ф. В. Каржавину, исследователи, к сожалению, часто забывают о существовании других русских подданных, которые были очевидцами и участниками вооруженной борьбы американцев за свою независимость. Речь в первую очередь идет об упоминавшемся выше Густаве Хайнрихе фон Розентале, который не только был непосредственным участником войны США за независимость, но и продолжал открыто выражать свои симпатии к молодой республике после возвращения в Россию в 1784 г. Особый интерес в этой связи представляет переписка Розенталя с его бывшими сослуживцами и друзьями в США, и прежде всего с генералом У. Ирвином, хранящаяся в исторических обществах Пенсильвании и Висконсина и присланная по моей просьбе в Москву.
Как вспоминал позднее сам Розенталь, он отправился в Америку, 'так как ожидалось, что споры между Великобританией и ее колониями в конечном итоге приведут к открытому столкновению... Под именем Джона Роуза я вступил в континентальную армию под Тайкондерогой и с этого времени продолжал находиться на службе Соединенных Штатов Америки'49. На протяжении ряда лет он служил под начальством бригадного генерала Уильяма Ирвина, 'а в конце войны был {141} его адъютантом'. Когда в ноябре 1783 г. в Филадельфии собрался Совет цензоров (Council of Censors) Пенсильвании, Дж. Роуз был избран его секретарем. Он являлся также одним из учредителей 'общества Цинциннати' в штате Пенсильвания. Диплом о членстве в этом обществе, подписанный генералом Вашингтоном 1 октября 1785 г., был послан ему уже в Европу 50.
Особый интерес представляет тот факт, что в 1786 г., давая сведения о своем звании и имуществе, он заявил об отказе от своих чинов в России 'до тех пор, пока Северная Америка не будет признана самостоятельным государством'51.
Не приходится сомневаться, что такой поступок в условиях царского самодержавия свидетельствовал о большом гражданском мужестве Розенталя. Показательно также, что до конца своей жизни он сохранил добрую память о своих американских друзьях и, в частности, писал, что приверженность У. Ирвина 'делу свободы должна быть гордостью его семьи и страны'52. Он неоднократно выражал желание получить знаки принадлежности к 'ордену Цинциннати' и напоминал Ирвину о его обещании прислать свой портрет 53.
Много интересных сведений содержат и письма генерала Ирвина, регулярно информировавшего Розенталя о важнейших событиях американской жизни: восстании Шейса, конституции 1787 г., борьбе
