комнату Егора Александровича. Я сейчас оденусь, - сказал он, не принуждая себя к внешнему гостеприимству.
Когда причесанный, в застегнутой рубашке Андрей вошел в комнату деда, Песков, надев очки, клоня голову то влево, то вправо над письменным столом, с острейшим любопытством смотрел на кучи телеграмм с соболезнованием, на кипы папок, альбомов и бумаг, раздвигая какие-то листки пальцем, и, застигнутый врасплох, поежился круглой спиной, повертываясь на каблуках к Андрею с извиняющейся гримасой.
- Что вас там заинтересовало? - спросил Андрей. - Вы очень любознательны, Исидор Львович, как мне показалось.
- Ах, горе, горе, - заговорил Песков тонким голосом, не соответствующим его бычьей шее, плотно вросшей в плечи, его внушительной голове, всей его полнокровной комплекции низкорослого тяжеловеса. - Как не быть любознательным, когда ушел из жизни такой художник, такой матерый человечище...
- Насколько я помню, это слова Ленина о Льве Толстом, - сказал Андрей и взял сигареты со стола, сел в кресло. - Не надо стоять. Садитесь. Вы пришли мне что-то сказать?
- Разумеется, разумеется, я должен вам сказать, Андрей Сергеевич, заговорил Песков, отваливаясь на диване и глядя в потолок тоскующими вишневыми глазами. - Да, смерть лишь мгновение в бесконечном движении. Вот нет Егора Александровича, а я никак согласиться не могу. Не могу, понимаете ли, хотя знаю, что всех нас уведут в никуда вестники смерти - судьба и срок. У меня как художника и искусствоведа подчас была иная точка зрения на живопись, мы подчас спорили, но между тем я поминутно ощущал присутствие... большого таланта. Меня даже страшило его величие. Какой талант, какой талант! Какое огромное наследство он оставил! Какой титанический труд! Но что делать? Что делать?
- В каком смысле 'что делать?'
Андрей поставил пепельницу на подлокотник кресла, стряхнул пепел с сигареты, без особого расположения воспринимая речь Пескова. Тот нервозно подкинул на диване короткое тело тяжеловеса, вздернул короткие руки, точно стремясь поддержать падающий потолок, вскричал трагическим тенором:
- Что делать? Как сохранить оставленное богатство? Наши музеи, понимаете ли, и галереи не покупают хороших картин! У них нет ни деревянного рубля, ни бумажного доллара - нет в кассе ни копейки! Государство держит уважаемые заведения на нищенском пайке. Бедны, как церковные мыши! Что делать, Андрей Сергеевич? Не будут же веки вечные творения Демидова пылиться в его мастерской! Скажите, он, надо думать, оставил завещание?
- Да.
- На ваше имя, разумеется?
- Да.
- Не подумайте лишнего, но можно ли мне, человеку более опытному, чем вы, взглянуть на документ хоть одним глазом?
- Зачем? - Андрей пожал плечами. - В этом нет надобности.
Песков натужно заворочал вросшей в плечи шеей, затем с небрежностью подтянул на слоновьих коленях брюки, выказывая на щиколотках бледно-сиреневые носки; его ртутной подвижности глаза утратили тоскующее выражение, пытливо обегали Андрея.
- Как думается, Андрей Сергеевич, наши споры с вашим дедом вы считали за вражду? Заблуждение, обидное для меня недоразумение! Разумеется, в наших спорах не хватало лжи и лицемерия, вот что! Мы были честны, наши взгляды расходились, мы были не сдержаны, возможно, грубы, но отнюдь не врагами! Так что умоляю не считать меня за того, кем я не являюсь! Как почитатель таланта Егора Александровича я хочу помочь вам. Я знаю работы вашего деда тридцать лет, и мне небезразлична их судьба! Поверьте, я заинтересован от чистого сердца, мы не были друзьями, но мы были хорошими знакомыми, а в ваших глазах я вижу полное недоверие ко мне! Но Бог с вами. Без вины виноват! Взглянув на завещание, я как более сведущий, чем вы, мог бы дать совет...
- Говорите: полное недоверие? - повторил Андрей и с силой задавил сигарету в пепельнице. - Не знаю, полное ли. Но завещание вам видеть совершенно не нужно. Зачем это вам?
Песков не рассмеялся, а странно оттопырил нижнюю губу, по-видимому, этим обозначая анекдотичность положения вопреки сути здравого смысла.
- Как жаль, как жаль! Недоверие, недоверие - как это всех разъединяет! Мой интерес к завещанию... вас ни к чему не обязывает. Вы теперь полновластный хозяин всего, что оставил Егор Александрович. Я из уважения к покойному мог бы дать вам несколько советов, если на то была бы ваша воля и потребовалась необходимость помощи человека, кое-что понимающего в живописи. Разумеется, я не ожидаю... - И Песков, выделяя комичность того, что скажет дальше, смешком заколыхал живот, - не ожидаю корыстно увидеть в завещании строчку, что мне подарен какой-нибудь чудесный пейзажик, а вы скрываете это. Шучу-шучу, не обижайтесь и не хмурьтесь на меня, Андрей Сергеевич.
- Пожалуй, да, - сказал Андрей, с непроходившей болью в виске соображая, как без грубости (к которой был готов) выпроводить не нужного сейчас Пескова, устроившегося на диване для обстоятельного разговора.
- Что 'да'? Вы сказали 'да'?
- Мне не нужна ваша помощь, - проговорил Андрей. - С какой стати? И для чего?
Песков подпрыгивающе вскочил, раскинул полы пиджака, задвинул руки в карманы брюк, выпятив обтянутое жилеткой брюшко, его бугристое в красных пятнах лицо стало коричнево багроветь. Не вынимая руки из карманов, он оттопырил локти в крайнем непонимании.
- Но вы серьезный человек и отлично понимаете, вам надо будет умно распорядиться... Я сказал бы - богатством. Вы, надеюсь, не откроете частный музей в мастерской. Вас задушат налогами, вы разоритесь на устройстве... Нескромно предполагаю, что не много денег оставил вам Егор Александрович. Даже не отвечайте. Вы не скажете: куры не клюют. В последнее время Демидов мало продавал, цены упали, а он знал себе цену, извините за каламбур, поэтому в основном жил на пенсию и академические. Мне известно также, что и вы в данное время без постоянной работы... Следовательно, не уйдешь от проклятых проблем. У вас огромная квартира, машина. Дача, правда, давно продана... Все требует средств. Думайте, Андрей Сергеевич. Я смог бы вам помочь.
Он извлек руки из карманов и с видом добросердечного участия вновь по-домашнему устроился на диване, подтягивая брюки и вновь выказывая носки непорочного цвета сирени. Андрей молча смотрел на его багровое лицо, на котором задержанное дружелюбие соединялось с сознанием своей деловой и умственной значимости, выработанное не сейчас, как говорили коллеги деда. Песков, небесталанный, честолюбивый, начавший в авангарде и вскоре переставший баловаться кистью, приобрел известность, успех и деньги через чужие мастерские. Он со вкусом и блеском оценивал чужую живопись, покупая и перепродавая картины собратьев по профессии, тайно влюбленный в цвет и колорит, но отлично знающий и мученический труд и его материальное превращение в ценность.
- Я от души хочу долгой жизни творениям художника Демидова, - говорил Песков, весь излучая доброжелательство. - Честное слово, я бы не хотел, чтобы вы были похожи на молодого наследника, который не знает, что делать с доставшимся богатством. В наши-то смутные времена. Почему вы молчите, Андрей Сергеевич?
- Я думаю, Исидор Львович, - ответил Андрей серьезно. - Вы здорово обрисовали обстановку. Но - вам- то что за забота? Мы не родственники, знакомы, как говорят, шапочно. Чем вы можете помочь и зачем вам хлопоты?
Песков округлил брови.
- Именно я, - прожурчал он обнадеживающим тенорком, - именно я хочу освободить вас от хлопот, любя талант Егора Александровича.
- Каким способом освободить, Исидор Львович? Вы можете сказать конкретно?
- Не могу, а должен, - подхватил Песков живо. - Я хотел бы облегчить ваше финансовое положение. И ради своего удовольствия, из-за любви к живописи приобрести несколько картин Егора Александровича. Ну, предположим, десять или пятнадцать работ, по моему выбору.
- Приобрести, то есть купить? - окончательно уточнил Андрей причину визита Пескова.
- Разумеется, - повинно сник головой Песков, лысина его покрылась капельками пота. - Ваш покорный слуга. Я мог бы приобрести картины за доллары или рубли. По вашему усмотрению. Если вы не возражаете,
