- Все ясно, - дошел до Андрея баритон Спирина, - переборщили с дозой. Вот дурехи! И один шприц на двоих.
Слова 'доза' и 'шприц' зазубренной пилкой полоснули по сознанию Андрея, хотя он уже видел и понимал, что дикое и страшное случилось с Таней, и теперь до конца воспринимая смысл утверждения Спирина 'шприц' и 'доза', вспомнил остро морозящую фразу:
'Укус комарика - и ты розовое облачко над морем'. 'Какое облачко? Какое море? - промелькнуло у него. - Это безумие...'
- Иди посмотри на орудие смерти для дурачков, - проговорил Спирин, подержал в руке шприц и бросил его с железным стуком на поднос около старого заплесневелого самовара на комоде. - Значит, они доставали наркотик и кололись? Эй ты, барышня! Где берете, покупаете наркотик? А ну-ка ответь, облеванная красавица! - возвысил голос Спирин и шагнул к двери, где в нижней сорочке, испачканной следами рвоты, обнимала угол косяка Яра, блаженно улыбаясь стоячими глазами.
Шприц, брошенный Спириным на поднос, поблескивал в лужице воды среди стеклянных баночек, ватных тампонов, но Андрею уже не хотелось видеть ни этого шприца, ни враждебного жала иглы, которая вкалывалась в тело несчастной Тани, сделавшей ее неузнаваемой, уродливо сжатой болью в дрожащий жалкий комок под грязной простынею на железной кровати.
- Так что молчишь, куколка? Говори, откуда героин? Где покупали? неуклонно звучал допрашивающий голос Спирина, и в его прямом взгляде, впившемся в Яру, взблескивала презрительная гадливость. - Ты слышишь, что я спрашиваю, вонючая наркоманка!
- Нет, нет, не я... Я не хотела, я не могу, - начала по-птичьи вскрикивать Яра, и бессмысленная улыбка, как резиновая, преобразилась в маску страха, искривившего ее неживое изможденное лицо. - Я не хочу, миленький... Вы пришли ко мне... к Тане? Я узнала, узнала...
Спирин схватил ее за плечо, сильно, отрезвляюще потряс:
- Не притворяйся, стерва! Ты меня слышишь и все понимаешь! Где брали наркотики?
- Я не могу... не хочу... Уходите. Уходите...
- Говори, где брали наркотики? У кого? - выговорил Спирин и, отпустив ее плечо, с рассчитанной хлесткостью ударил Яру по щеке, у нее откинулась вбок голова. - Не скажешь, изобью, как собаку! Ах, ты ярочка непорочная! Героином балуетесь, дурье безмозглое! Это ты достаешь наркоту?
- Не бей меня... у меня все болит... я не хочу... Гад, змей... ползучий... из ямы... из ямы...
И с чернотой в зрачках, скользя боком и плечом по косяку, она села на пол на подкашивающихся ногах, свесила голову и вдруг с такой пронзительностью убиваемого животного завизжала, что Андрей сперва не понял, в чем дело, и крикнул:
- Тимур, что с ней?
- Замолчи, дура! - Спирин присел, рукой сдавил ей нижнюю челюсть. Яра захрипела.
- Тимур, отпусти ее! - сказал Андрей.
- Ни хрена не петришь! Извалохать бы ее надо, дешевку! - отозвался распаленный Спирин. - На окосевших лупеток кулак действует. Как электрошок. Понял? Подружка Тани, а? Да-а, Андрей, нашел ты себе Таню-Танюшу, купеческую дочь, где ночевала ты прошлую кочь! Ногой вляпался в поносную жижу, браток! Смотри-ка! Смотри-ка! - воскликнул он, указывая подбородком на кровать. Очнулась!
И тут же дурной рвущийся крик достиг Андрея:
- Не бейте ее! Садисты! Звери! Уходите прочь! То, что увидел Андрей, было обнажено и безобразно, что лучше было бы не видеть ему, как надругательство, как оскверненность чего-то дорогого, неприкасаемого. Таня с разлохмаченными волосами, загородившими ли цо, свешивалась головой к полу и, глухо мыча, рукой шарила под кроватью, наконец выдвинула тазик, закашлялась, и ее начало рвать мутной слизью, желчью, которая пачкала волосы, упавшие в таз. Она давилась, с натугой стонала. Спина выгибалась, ее слабые позвонки на тонкой шее выказывали беспомощную жалкость, и Андрей с отчаянием почему-то подумал, что она скоро умрет. Задыхаясь, она вскинула голову, заледеневшие зрачки на ее гипсовом лице показались огромными, она выкрикивала:
- Уходите прочь! Садисты! Мучители! Как вы смеете бить Яру? Не трогайте ее! Это он, он, Виктор Викторович... мучитель!.. Это он вас послал!..
- Таня, - позвал Андрей, приближаясь к кровати и видя, что она его не узнает. - Таня. Это я, Андрей, я приехал к тебе, Танечка...
Нет, она узнала его: по ее лицу, покрытому зернистым потом, прошла судорога, появилось осмысленное выражение, губы попытались выговорить что-то, но тотчас исказились как от невыносимой боли, она отвернулась, зарылась лицом в подушку, и он едва расслышал заглушенные вскрики:
- Зачем ты?.. Уходи прочь! Ненавижу! Мы никого не звали! И ты не нужен! Ненавижу, ненавижу всех! Я хочу умереть здесь! У меня все болит! Я ничего не могу... ничего не могу!..
И он, не зная, что ответить, что сказать ей, нерешительно притронулся к ее волосам, немытым, потерявшим свою светлую пшеничность, свой золотистый сияющий блеск. Проговорил:
- Танечка, поверь, я помогу тебе...
Она мотнула головой, освобождаясь от его ладони, и в припадке начала биться лицом о подушку, исступленно выкрикивая:
- Ничем ты не поможешь! Уходи! Зачем ты? Я не люблю тебя! Никто не поможет! У меня все болит! У меня разрывается живот, будто там стекло, режут осколки... у меня нет сил... у меня сводит ноги...
- Таня, милая, как же тебе помочь? Скажи, ради Бога...
Она разрыдалась.
- Никто не поможет! И ты здесь ни при чем! Он выгнал, исключил меня из школы! За бездарность, за деревянность! Он мстил мне... Он продавал нас! Он чудовище! Он давал Яре наркотики! О Господи, опять! Отойди прочь! Не смотри! - крикнула она и повернулась на бок. Дыша ртом, свесила с постели голову, снова вытянула из-под кровати тазик. - Я погибаю, Андрей...
Он отвел глаза, стиснул зубы. В эту минуту сзади его властно потянул Спирин, они отошли в конец комнаты.
- Мне - яснее ясного: тут делишки не простые, - заговорил он вполголоса. - Так что, старик, вот каким образом: на Яру мне наплевать, пусть сама выкарабкивается, а твою Таню советую везти в Москву, в наркологическую больницу. Представь, там я знаю главного врача. Устроимся. Пришлось бывать по разным делам... Но давай-ка сначала найдем эту харкотную плевательницу - Виктора Викторовича. Выяснить бы: откуда наркотики? Хочу взглянуть одним глазком, что за сутенерская овощ такая... что за огурец моржовый! Выйдем-ка сейчас потихоньку отсюда. Потом - вернемся. А ну, отползай в сторону, ведьма загаженная! - брезгливо скомандовал он тоненько, по-щенячьи попискивающей на полу Яре и ногой с силой отодвинул ее от двери. - Судя по твоему рассказу, именно эта стерва была посредником, так ведь? - спросил он хмуро молчавшего Андрея и сжал и разжал крепкие пальцы. Придушить мало вонючку!
Когда вышли из дома к машине, возле которой терпеливо покуривал Яков, Спирин, влезая к рулю, приказал:
- Мы съездим в пансионат, а ты смотри тут в оба. Никого из дома не выпускать. С применением воздействия. Учел? Если что, голову оторву и в помойку брошу.
- Слушаюсь, шеф. До последнего с вами, так точно, - по-военному безропотно выпрямил плечи Яков, затоптав сигарету.
- Без идиотских шефов, - оборвал Спирин, - имя и отчество, ясно?
- Так точно, Тимур Михайлович.
Они нашли его в танцевальном зале. Он был не в черном смокинге, каким запомнился в ресторане, а в рабочих джинсах, эластичных белых туфлях, синей джинсовой рубашке. Туфли и цветная рубашка не вполне вязались с его мучнистым, дородно-красивым, сытым лицом пятидесятилетнего человека, не желающего печалиться о возрасте и умело распространяющего - и манерами, и внешностью - осознание своей посвященности в магнетическую силу артистизма и внушения, чем он, по всей видимости, владел.
- Вот он, легендарный Виктор Викторович, - сказал Андрей, узнав его.
- Однако, - хмыкнул Спирин.
Как только вошли в танцевальный зал, служивший и физкультурным залом, Виктор Викторович показывал какое-то движение в кругу девушек с загорелыми от макияжа лицами, одинаково тонконогих, прямоспинных, длинношеих, цветисто одетых в спортивные костюмы, словно для занятия аэробикой.
Он плавно, женственно качая бедрами, шел между ними, неосязаемо и нежно раздвигая руками воздух,
